Ирса Сигурдардоттир - Расплата

– Сегодня утром вы собирались на какую-то встречу? Или на работу?

– Нет. Насколько я знаю, сегодня суббота. И у меня выходной, как и у всех.

– Может быть, на похороны? Или на концерт?

– Нет. Что за вопросы?

Не самое лучшее начало. Вспомнив данное Эртле обещание, Хюльдар решил оставить попытки выяснить, почему Торвальдюр так разоделся в выходной день.

– Расскажите, пожалуйста, как случилось, что ваши дети наткнулись на эти ноги? И, пожалуйста, назовите их имена – для протокола.

– Карлотта – ей пять, Дади – ему три, скоро четыре. Ребята были на улице, играли в саду, а потом вдруг начали кричать. Я тут же вышел и увидел, что их напугало, – те самые две ноги, отрубленные у лодыжек. Лежали на снегу. – Торвальдюр закрыл глаза и поморщился. – Крайне неприятное зрелище.

– Ваши дети, они только-только вышли на улицу?

– Нет. Они играли там уже с полчаса или около того. Может быть, больше, но не больше часа.

– Но ноги заметили не сразу?

– Нет. Ребята хотели слепить снеговика. Они каждый раз пытаются это сделать, но не получается. Короче, собрали весь снег возле дома и решили принести еще. Пошли к забору и увидели ноги. Сначала ничего не поняли, потом подошли ближе… Со мной было то же самое. В первый момент я просто не поверил своим глазам.

– Вы ведь слышали на работе об отрубленных руках? И об убийстве Бенедикта Тофта?

– Да, конечно. В прокуратуре, разумеется, известно об обоих случаях.

– А вы сами имеете к ним какое-то отношение? Или прокуратура еще не начала собственное расследование?

– Да, мы ими занимаемся. Но пока конкретных поручений не дано. Видите ли, дело осложняется тем обстоятельством, что Бенедикт работал у нас. Мы не хотим обвинений в конфликте интересов.

– Хорошо. Тогда вы можете уже в понедельник утром сообщить, что никак не связаны со всем этим. Возможно, вас попросят уйти в отпуск на время до окончания расследования.

Торвальдюр недовольно поморщился.

– Ни в коем случае. Я же сказал, что не имею к этому никакого отношения. И со стороны полиции было бы недопустимой наглостью полагать, что они имеют право указывать другим учреждениям.

Хюльдар сохранил невозмутимое выражение лица, говоря себе, что упрек Торвальдюра к нему, во всяком случае, не относится. Пусть другие объяснят этому хлыщу, насколько все серьезно.

– Вы были знакомы с Бенедиктом Тофтом?

– Конечно. Мы же работали в одном месте. Но года три назад он ушел в отставку, и в последнее время я его не встречал.

– Бенедикт выступал обвинителем по делу, которое, как мы считаем, связано с этими инцидентами. В том деле – это случилось четырнадцать лет назад – речь шла о надругательстве над ребенком. Обвиняемый был оправдан окружным судом Рейкьявика. Приговор обжалован не был. К сожалению, информации недостаточно, но мы послали запрос в ваш офис с просьбой прислать нам всю документацию.

– И что? Думаете, я как-то причастен к этому?

– Понятия не имею. И меня это не касается. У меня такой вопрос: вы помогали Бенедикту Тофту или работали с ним по тому делу?

– Нет, не помогал и не работал.

– Может быть, вам стоит услышать имя обвиняемого?

– Нет. Имя не имеет значения. Четырнадцать лет назад я не работал в прокураторе, куда пришел двенадцать лет назад. Или, может быть, тринадцать. – Его лицо светилось от самодовольства. – Так что ваша теория – если это можно так назвать – полнейшая ерунда. Хотелось бы услышать, какую вы обнаружили нить, чтобы связать закончившееся оправданием давнее дело и убийство Бенедикта Тофта. Не говоря уже об отрубленных руках и ногах.

Хюльдар многое отдал бы в этот момент, чтобы вернуть свежесть мысли и остроту реакции. Неужели он проиграет в поединке с этим отвратительным мерзавцем?

– Вы уже работали в прокуратуре, когда в суде рассматривалось дело по обвинению Йоуна Йоунссона в убийстве Ваки Оррадоттир? Это было одиннадцать лет назад.

Сияние самодовольства немного потускнело. Торвальдюр облизал губы кончиком языка и скрестил ноги.

– Да, тогда я уже работал. Но к упомянутому делу не привлекался. История была громкая, и мне давали только какие-то пустяковые поручения, но никак ничего важного.

Хюльдар сменил тему. Такая тактика часто позволяет усыпить бдительность интервьюируемого и не дает ему возможности подготовить ответы. Как профессионал Торвальдюр несомненно был знаком с ней, но только если использовал ее сам.

– С моей точки зрения, вольно или невольно, вы связаны с этим делом. Схема проступает яснее и обретает знакомые черты. Когда нашли отрубленные руки, Бенедикт утверждал, что ничего не знает. Потом его убили. Теперь вы сидите здесь и утверждаете то же самое. Как бы и с вами не случилось нечто похожее. Сомневаюсь, что вас радует такого рода перспектива.

– Не радует. – Торвальдюр отвернулся. – Но все же я думаю, что вы ошибаетесь.

– Будем надеяться. – Хюльдар помолчал, потом наклонился и указал на правую руку Торвальдюра. – Симпатичное кольцо. Вы – масон?

Торвальдюр торопливо убрал руку.

– Вас это не касается.

– Бенедикт состоял в масонах. И на одной из отрубленных рук сохранился след от такого же кольца. Любопытное совпадение…

Дальше он не пошел. Дверь распахнулась, и в комнату стремительно вошла Эртла.

– Можешь идти, Хюльдар. А мы продолжим. – За спиной у нее появилась пара высших полицейских начальников. Очевидно, тот факт, что в дело оказался замешан – пусть и косвенно – работник прокуратуры, подтолкнул кое-кого к активным действиям. Тон вопросов, несомненно, изменится на более дружелюбный. Что ж, это их проблема. Судя по выражению на лицах мужчин, они понятия не имели о случившемся между ним и Эртлой прошлой ночью. – Вызови Трёстюра, его сестру и мать и поговори с каждым отдельно, – продолжала Эрла приказным тоном. – В каком порядке, определи сам.

Хюльдар кивнул и уже поднялся со стула, когда его осенило. А почему бы не воспользоваться моментом и спросить разрешения взять с собой Фрейю? В присутствии двух старших чинов Эртла вряд ли позволит себе сорваться. Другого шанса получить профессиональную помощь психолога может и не представиться. Рано или поздно придется сказать Эртле, что в продолжении их отношений он не заинтересован, поскольку питает чувства к Фрейе. Да, он так и сделает. Но не сейчас, когда ему так хреново и когда постель, на которой они резвились ночью, еще не остыла. После того как Эртла услышит его признание, Фрейю не то что ни к какому делу не допустят, но и в само здание перестанут пускать.

– Тогда я привлеку Фрейю из Дома ребенка? На всякий случай. Пусть поприсутствует при разговоре с Трёстюром и сестрой, хорошо? Хочу говорить с ними насчет отношений с отцом. Не было ли там чего-то недопустимого.