Родриго Кортес - Садовник

Себастьян вставал задолго до рассвета, быстро завтракал тем, что ему оставляли на кухне с вечера, и выходил на очистку сада от старых веток и отживших свой срок, посаженных еще отцом и дедом деревьев. До самого полудня он пилил, рубил и корчевал, затем бежал на кухню набить живот остатками господского обеда, а с полудня уже занимался главным — закладкой самой структуры будущего уголка райского сада.

Он прорезал рощицы новыми, широкими тропами; любовно, метр за метром, выложил песчаником несколько небольших площадок для отдыха; стоя по колено в воде, расчистил и углубил русло ручья; разбил новые клумбы, и к середине августа сад начал приобретать задуманные очертания. Во все стороны от клумбы сеньоры Долорес разбегались теряющиеся в зарослях и оттого похожие на лабиринт новые тропы, а освобожденное от излишних деревьев и кустарника пространство неожиданно показало скрытые доселе достоинства ландшафта. Но как только все было закончено, Себастьян с горечью осознал: не то.

Нет, формально все было сделано верно, и господа Эсперанса, увидев результат, несмотря на крайнее удивление, остались довольны, а старый полковник даже пригласил сеньора алькальда отобедать в его саду и долго хвастался тем, что его ручей приобрел в своем облике нечто древнеримское. Но чего-то важного, да и просто необходимого, чтобы стать райским, в саду не хватало.

Себастьян промучился весь остаток августа. Не спал ночей, часами бродил по саду и даже поднимался на соседний холм, чтобы рассмотреть сад со стороны, и однажды, увидев целиком всю семью Эсперанса на террасе, понял, что именно не так. За исключением клумбы сеньоры Долорес, огромный и прекрасный сад до сих пор оставался безликим. Сеньора Тереса, старый полковник и прочие домочадцы жили сами по себе, а создаваемый для них сад — сам по себе, и ни один из Эсперанса так и не чувствовал себя в саду, как в раю.

Себастьян снова стал думать и пришел к выводу, что, случись ему закопать сеньору Тересу в саду, он бы не знал, что посадить вокруг места ее вечного упокоения, — розы ей не шли категорически. То же самое касалось и старого полковника, и уж тем более юной и прекрасной сеньориты Долорес.

Когда Себастьян это осознал, он впал в такое глубокое отчаяние, какого не знал с тех времен, когда еще был жив отец… А потом приехал Пабло, и художественно-эстетический тупик стал еще безнадежнее.

Прошлым летом смуглый и деятельный сын капитана Гарсиа и сеньоры Лусии уже приезжал сюда из Марокко, и воспоминания о нем у Себастьяна остались самые сложные.

Во-первых, он никак не мог сообразить, на кого похож Пабло. Он совершенно точно знал, что от черенка розы рождается новая роза, а из лещины растет такая же лещина. Но тощий, смуглый и подвижный Пабло не был похож ни на вальяжного пышноусого капитана Гарсиа, ни на худенькую и беленькую сеньору Лусию.

А во-вторых, Пабло постоянно был нужен партнер, а если точнее, мальчик для битья в его шумных воинственных играх, и поскольку усадьба располагалась достаточно далеко за городом, ему и приходилось привлекать на эту роль того, кто был под рукой, — сына садовника. И, несмотря на занятость, на протяжении двух недель по часу, а то и более каждый день Себастьян исправно исполнял роли то безбожного кровожадного индейца времен конкисты, то каталонского сепаратиста, а то и мятежного марокканца уже из наших времен.

Для Себастьяна это означало раз двадцать получить деревянной саблей в живот или по шее, периодически, хотя и недолго, быть связанным по рукам и ногам, а потом стоять на коленях и, изображая крайнее раскаяние, целовать распятие, а затем и руку юного сеньора.

Отцу эти игры никогда не нравились, наверное, потому, что, пока Себастьян исполнял пожелания Пабло, он не работал в саду, но противиться воле маленького сеньора Эсперанса садовник не смел. Сам же Себастьян испытывал очень странные чувства. Делать что-то не для сада и не потому, что так сказал отец, было похоже на щекотку — и странно, и смешно.

Этим летом Пабло снова приехал, но на этот раз Себастьян ощутил внутри совсем иное и увидел главное: он не знает этого мальчика; он совершенно не понимает, что для него высаживать! А ведь и Пабло обязан был найти свое место в райском саду…

Август стал для Мигеля месяцем относительных удач. Съездив по делам в Сарагосу, он обратился в тамошнее управление полиции и выяснил некоторые любопытные детали.

Оказалось, что младший сын старого полковника сеньор Сесил Эсперанса задерживался сарагосской полицией уже четырежды — в основном за недостойное или буйное поведение, отчего однажды был почти исключен из Военной академии.

Мигель повстречался с бывшими сокурсниками Сесила, но те, в лучших традициях военных учебных заведений, ничего «лишнего» любознательному полицейскому не поведали. И только их саркастические усмешки ясно говорили о том, что отпрыск древнего и знатного рода глубокого уважения у товарищей по оружию не вызывал.

Тогда он отыскал его бывшую подругу, и вот она рассказала все. По ее словам выходило, что отец неоднократно грозился лишить Сесила наследства и вообще выставить за пределы семьи — дабы не позорил честное имя. А после того как Сесил подал рапорт об отчислении, его отец так разъярился, что не захотел с ним разговаривать и даже попытался отнять оставшиеся деньги. И теперь Сесил в срочном порядке учится в местной школе бухгалтеров, чтобы иметь хоть какое-то образование и хоть сколько-нибудь надежный источник дохода.

Мигель все старательно выслушал, тщательно записал то, что посчитал важным, вернувшись домой, разложил факты по полочкам и сразу увидел, что дело складывается прелюбопытное. В какой-то момент ему даже показалось, что старый полковник о чем-то догадывался; по крайней мере, трактовать его отказ от возбуждения дела о покушении на Ансельмо Эсперанса иначе было сложно.

И все равно говорить о возбуждении полноценного уголовного дела было рановато. Начальник полиции уже дважды попадал в «молоко» — в случаях с Энрике Гонсалесом и звероватым садовником-женоубийцей. И улики казались неопровержимыми, и подозреваемые — как из книги Ломброзо, а все кончилось пшиком. Проигрывать в третий раз он не хотел.

Против обыкновения, в сентябре внуки полковника — и Пабло, и Долорес — не уехали, а пошли в местную школу, а Себастьян — также против обыкновения — стал появляться на господской террасе, причем каждую среду.

Именно в среду во второй половине дня падре Теодоро был относительно свободен, а потому мог рассказать сироте очередную притчу из Библии. И именно в среду сеньора Тереса выходила с мольбертом на ту же террасу, старательно делала вид, что рисует, а на самом деле нетерпеливо ждала, когда падре Теодоро поговорит с Себастьяном и сможет потратить свое драгоценное время на рассуждения о путях искусства и человека.