Родриго Кортес - Садовник

Яркий луч заходящего солнца высветил в полутьме усыпальницы семьи Эсперанса длинный ряд серых гробниц, мраморную фигуру Девы Марии со скорбно скрещенными на груди изящными кистями, поникшие от жары головки крупных, но слабых оранжерейных роз в огромных каменных вазах и бордовые, цвета запекшейся крови лепестки на белых шестиугольных плитах пола.

Себастьян Хосе снова и снова пытался сдвинуть крышку гробницы. Острые края каменной плиты врезались в ладони до боли, но массивная мраморная крышка гробницы сеньоры Долорес Эсперанса оставалась на месте. Она была слишком тяжелой для одиннадцатилетнего мальчика. Здесь, внутри фамильной усыпальницы семьи Эсперанса, подцепить плиту было нечем.

Мальчик тяжело вздохнул и подошел к окну. Ухватился за узорчатую решетку и замер — он умел ждать. Солнце клонилось к горизонту, а значит, совсем скоро падре Франсиско степенно выйдет из храма и направится в свой скромный одноэтажный дом в сотне шагов отсюда, а вслед за ним торопливо исчезнет за храмовой оградой и его помощник Хуан Хесус.

Время тянулось медленно. Так медленно, но зримо распускаются утром цветы на клумбах у парадного подъезда огромного дома семьи Эсперанса. За горой Хоробадо скрылось желтое солнце, на долину тихо опустились густые фиолетовые сумерки, и лишь тогда резная храмовая дверь протяжно заскрипела.

Себастьян встрепенулся и прижался к решетке лицом. Падре Франсиско медленно вышел во двор, властным жестом подозвал к себе Хуана Хесуса, отдал ему последние распоряжения и подчеркнуто неторопливо двинулся к воротам. Вышел, постоял, вспоминая сотворенные за день благодеяния, улыбнулся и двинулся по выложенной булыжником дороге.

Себастьян напрягся. Вот Хуан Хесус, припадая на одну ногу, быстро обошел свои владения и лично проверил, все ли в порядке. После чего быстро засеменил к воротам, вышел, аккуратно притворил их, несколько раз перекрестился на храм и скрылся в темноте. И только тогда Себастьян тихонько приоткрыл дверь усыпальницы и выскользнул наружу. Он бесшумно прокрался в длинную лавровую аллею и, пригибаясь, побежал к храму. Обогнул его и оказался возле небольшого сарайчика. Свой садовый инструмент Хуан Хесус всегда оставлял на ночь здесь.

Себастьян рванул дверь на себя и услышал, как тяжело брякнул в петлях огромный амбарный замок. Пригляделся и удовлетворенно улыбнулся. Он знал этот старый проржавевший замок еще с прошлого года, когда помогал Хуану Хесусу ухаживать за кладбищенскими розами. Ключ к нему был потерян много лет назад, но Хуан Хесус исправно каждый вечер вешал его на дверь, старательно заботясь, чтобы тот выглядел закрытым.

Себастьян дернул замок вниз и со скрежетом вытащил рыжую от ржавчины дужку из петель. Аккуратно положил замок на землю и нырнул в темноту сарая. Пошарил рукой в углу: грабли, лопата, еще лопата, кирка, лом… Себастьян подумал и взял кирку. Ощупал острый конец, затем второй — расплющенный, опробовал, насколько прочно сидит черенок, и выбрался наружу.

Цикады уже завели свою ежевечернюю песню и стрекотали так яростно и страстно, что на расстоянии нескольких шагов сказанное вполголоса слово никто бы не услышал.

Себастьян огляделся и, пригибаясь, помчался обратно к усыпальнице.

Теперь, когда солнце село, строгие геометрические формы гробницы сеньоры Долорес еле угадывались в темноте. Себастьян подошел к гробнице, примерился и ударил киркой, точно попав под крышку. Взялся поудобнее, налег на кирку, поднатужился, и крышка тихонько сдвинулась в сторону. Себастьян примерился и ударил еще раз. Затем он налег всем телом на крышку, и она отошла уже на значительное расстояние.

Изнутри отчетливо запахло гнилью. Сердце Себастьяна Хосе отчаянно заколотилось.

Он схватил кирку и, раз за разом втыкая ее в щель между крышкой и гробницей, сдвинул крышку со своего места на треть, а затем, забравшись наверх, уперся в каменный край гробницы босыми ступнями и, едва сдерживая охвативший его восторг, сбросил крышку на пол.

Стены усыпальницы содрогнулись от раздавшегося грохота. Себастьян испуганно сжался, но тут же сообразил, что никто этого грохота не услышит, и, прикусив от напряжения губу, опустился в гробницу.

Худенькое тело покойной сеньоры Долорес было здесь — он почти сразу коснулся его коленом. Некоторое время Себастьян собирался с духом, а затем осторожно провел по мертвому телу вспотевшей ладонью, и невидимое в темноте черное шелковое платье восхитительно ласково и нежно заскользило меж пальцев.

Себастьян вдруг нащупал уже начавший разлагаться колючий стебель оранжерейной розы, еще один и еще, и его передернуло от омерзения. Он принялся сгребать их в кучу и решительно вывалил сопревший за день букет наружу. Проверил, не осталось ли чего еще, и выбрал все до последнего стебелька. И лишь затем аккуратно прилег рядышком, положив пылающую голову на мягкий, прохладный живот сеньоры Долорес.

Она бы никогда не позволила ему сделать это при жизни, разве что разрешила бы немного посидеть у ее колен или подать веер или книгу. Но теперь сеньора Долорес была само терпение.

Она уже пахла несколько сильнее, чем при жизни, но этот запах был куда менее силен, чем запах полежавшей на солнце форели и уж точно ни в какое сравнение не шел с жутким запахом гнилых цветов.

Себастьян вдруг почувствовал, что его одежда снизу начала подмокать, и вспомнил красивые, отливающие радужными бликами кубики льда, которыми Хуанита и Кармен обкладывали тело сеньоры Долорес вплоть до похорон. Конечно, Себастьян не смел подойти и потрогать эти кубики, но ему уже доводилось держать лед в руках — в ту зиму, когда однажды оставленная в ведре вода замерзла, и он прекрасно помнил, что тот на ощупь скользкий, холодный и мокрый.

Себастьян вздохнул, ухватился за острый каменный край гробницы и приподнялся. Ласково провел ладонью по телу сеньоры Долорес, нащупал ее маленький острый подбородок, впалую щеку, лоб, погладил аккуратно притянутые к маленькому, почти детскому черепу волосы, развернулся, взял ее за плечи поудобнее и потянул на себя…

Больше получаса ушло у Себастьяна на то, чтобы вытащить труп из гроба, и вот наконец мальчик вместе с телом сеньоры Долорес Эсперанса оказался снаружи. Стояла душная апрельская ночь.

Несмотря на поздний час, в доме Эсперанса не спали. Необычная для столь ранней весны жара и долгий утомительный обряд похорон изрядно обессилили всех, но это оказалось только началом. Почти сразу пришлось принимать специально приехавшего из Сарагосы нотариуса и заслушивать длинное, на два с половиной часа, последнее послание сеньоры Долорес Эсперанса, в котором детально расписывалось, кого и за что она любит и кому что следует передать после ее смерти.