Андерс Рослунд - Именинница

— …около семидесяти пяти тысяч крон. Плюс сервисное обслуживание — около восьмисот крон в месяц.

Один стоял прямо перед Хоффманом, другой чуть наискосок за спиной.

Пит ожидал нападения, которого все не было.

Похоже, маскировка в очередной раз выдержала испытание.

— Где у вас здесь туалет? А то жара, знаете…

Хоффман огляделся, и тот, что стоял сзади, показал в сторону голубой двери возле входа на кухню:

— Там. Слив — меньшая нижняя кнопка.

Запершись в туалете, Хоффман обследовал пол, стены и потолок. Убедившись, что камер нет, достал портмоне из коричневой кожи, купленное в секонд-хенде Армии Спасения, и вытащил из него сантиметровый микрофон, переводчик весом в несколько граммов и закрепил все это в самом низу щели между стенкой и дверной коробкой. Потом достал ручную гранату, которую Расмус нашел в почтовом ящике и к которой Пит снова приклеил пластмассовые руки, ноги и шляпу. Отныне ей предназначалось стоять на раковине в этой туалетной комнате. После чего нажал на слив и пустил воду в кране, — пусть думают, что он моет руки. Дверь в туалет оставил чуть приоткрытой, чтобы по крайней мере одну из оставленных им вещей можно было заметить, проходя мимо.

— Спасибо, вы меня просто спасли.

Нервно сжатые губы, беспокойно бегающие глаза — теперь все это вернулось. За те минуты, пока он был в туалете, охранники снова вспомнили минувшую ночь и загадочное исчезновение семьи, за которую они отвечали. От Пита, очевидно, ждали теперь одного — чтобы он как можно быстрей отсюда убрался. Да и сам Пит не желал сейчас ничего другого.

— Семьдесят пять тысяч, вы сказали?

— Да, примерно так.

— Боюсь… видите ли, у меня совсем маленькое предприятие. Дайте мне подумать, о’кей?

Его прощальное рукопожатие было слабым, какого только можно ожидать от рыхлого, немолодого мужчины.

Он ни разу не оглянулся, — ни в прихожей, ни когда проходил мимо лифта, ни на лестнице. На четвертом этаже вытащил из-за плафона глушитель с таймером. Выйдя из подъезда в жаркий летний день, сел в машину и стал ждать разговора, который надеялся услышать.

Белый кирпичный фасад. Даже лужайка перед домом как будто чуть зеленее, чем у соседей.

Танцующие эльфы под яркими гипсовыми грибами, мелькающие в кустах садовые тролли, пестрые клумбы вокруг ухоженных яблонь и красные от ягод смородиновые кусты. Те, кто здесь жил, так любили свой дом, что комиссар, на дух не переносивший искусственных цветов, не знал, куда поставить ногу, чтобы ненароком что-нибудь не испортить.

Стажеров он оставил в местном отделении полиции для сбора информации о девушке, которую, как он теперь уже знал, звали Ханна Ульсон. Пусть пообщаются с коллегами в неформальной обстановке, ознакомятся с документами, по той или иной причине не попавшими в официальные реестры. Просто прогуляются по городу, — молодые часто недооценивают, как много это может дать для расследования. Больше, во всяком случае, чем хождение по домам с расспросами, где порой складывается обстановка, мягко говоря, не лучшим образом способствующая доверительной беседе.

Стука в дверь никто не услышал, и Гренс был вынужден воспользоваться звонком в виде позолоченного колокольчика, звук которого походил на птичью трель.

— Да?

Женщине было чуть за пятьдесят — блестящие серебристые волосы, коричневый летний загар, взгляд приветливый, но настороженный. В глубине прихожей комиссар заметил мужчину — высокого, худощавого, в очках, какие раньше были в моде у преподавателей.

— Инспектор Эверт Гренс. Криминальная полиция округа Сити, Стокгольм.

— Мы знаем. Бывшая зведующая отделом опеки предупредила нас о вашем приходе.

Фру Андерсен? Но она говорила, что не общается с семьей Ульсон вот уже много лет. Стало быть, теперь позвонила.

— Тогда она, наверное, объяснила вам и причину моего визита.

— Да, но, честно говоря, ни я, ни мой муж не настроены беседовать с вами на эту тему.

Голос женщины звучал не менее приветливо, когда она показывала на стоявшего в стороне супруга. Пожалуй, несколько более резко, немного устало, но все так же собранно и спокойно.

— Для нас было бы лучше, если бы вы немедленно ушли.

— Я приехал сюда не для того, чтобы так сразу уйти. Не раньше, во всяком случае, чем вы ответите на мои вопросы.

— Мы не обязаны отвечать на вопросы, касающиеся нашей дочери, ваши или кого-либо другого.

— Это так, с юридической точки зрения. Но ведь есть еще моральная сторона. Это ведь я много лет назад на руках, в буквальном смысле, вынес вашу дочь из ее прошлой жизни, опекал ее в течение многих недель. Папа на час, можно сказать и так. Но именно это дает мне моральные основания требовать от вас того, за чем я сюда явился, — поговорить со мной о ней.

Эверту Гренсу стало не по себе. Моральные обязательства — этот козырь он берег на крайний случай. Сам комиссар ужасно не любил подобных разговоров, но это было единственное, что могло подействовать в сложившейся ситуации, где прочие аргументы звучали бы не более весомо, чем трель позолоченного колокольчика.

Женщина с серебристыми волосами как будто удивилась и немного смутилась. Во всяком случае, начала проявлять к комиссару хоть какой-то интерес.

— То есть это вы?.. ничего не понимаю. Но это случилось так давно, а вы пришли только сейчас?.. Есть что-то новое?

Смущения, удивления как не бывало. Теперь все это сменилось страхом.

— Что вам известно о Ханне такого, чего мы не знаем?.. Мы давно потеряли всякую надежду, но, когда, после стольких лет, какое-то шестое, родительское чувство подсказывает тебе, что случилось самое худшее… это ведь, так или иначе, означает, что все закончилось… Вы меня понимаете, комиссар?

Наконец она пригласила его в дом, — мимо заставленной, но убранной прихожей, кухни, которая выглядела так, словно в ней каждое утро пахло свежими булочками, мимо двух спален, — одна с супружеской кроватью, другая с обыкновенной. Достаточно было заглянуть в последнюю, чтобы понять, что здесь жила молодая девушка.

— Комната Ханны, — подтвердила хозяйка подозрения комиссара. — Как видите, ее детские игрушки, куклы до сих пор стоят на столе и полках, хотя Ханна давно выросла. Мы ничего не захотели здесь менять с тех пор, как она пропала.

Приемная мать девочки провела комиссара в гостиную и жестом предложила расположиться в дорогом кресле. Ее супруг появился в дверях с подносом, на котором дымились три чашки кофе. Гренс немного растерялся. Похоже, Ульсоны не сомневались в том, что ему известно больше, чем им.

— Когда она пропала?

— Что?

— Вы сказали, что она пропала.

— Да.

— Когда?

Женщина наклонилась вперед, внимательно вгляделась в лицо комиссара. Словно хотела понять, не шутит ли он.