Кристина Старк - Аспид [litres]

– Надеюсь, нам достанется большое и прочное облако, – кивнула я. – Хотя бы размера кинг-сайз.

– Я использую все свои связи, чтобы добыть нам такое, – усмехнулся он, прижимаясь губами к моим губам.

Его лицо до сих пор хранило следы пыток, синяки еще не сошли с кожи, и бинты до сих пор покрывали его руки и грудь, но это был он – мой ангел и мой змей-искуситель, мой свет и моя тьма, мой грех и мое искупление. Тот, на чьей груди мне не страшен ад и не нужен рай…

Как когда-то и предположил Гэбриэл, рождение моей дочери стало мостом над пропастью, а сама она – звеном, объединившим два клана.

Габриэллу приняли МакАлистеры. Сначала Рейчел, Сет, Майкл, а потом и все остальные. Мою мачеху, тихую и богобоязненную, любил весь без исключения клан, даже братья отца, которые, как мне казалось, кроме Бога и религии, вообще никого любить неспособны. Молитвы Рейчел когда-то исцелили от тяжелой болезни дядю Шона, после чего он стал считать ее святой. А дядя Шон, на минуточку, был вторым человеком в клане по влиятельности после моего отца.

И мою дочь признали Стаффорды, все без исключения. Даже Десмонд и Линор, которые когда-то придушить меня были готовы.

И МакАлистеры, и Стаффорды по-прежнему были словно с разных планет. Первые, как и прежде, вели закрытую жизнь, строили церкви, спонсировали религиозные школы и не жаловали никого, кто не поклонялся Богу так же фанатично, как поклонялись они. А Стаффорды, словно в противовес, по-прежнему открывали бары и ночные клубы, поддерживали политиков, которые оказывали содействие индустрии развлечений и готовы были легализовать если не все, то многое.

Но с рождением Габриэллы и градус взаимной ненависти заметно ослаб, а затем и вовсе снизился до пригодного для жизни уровня.

На крещении Габриэллы обе семьи впервые оказались под крышей одного храма. Ни я, ни Гэбриэл не считали обряд крещения необходимым, но все же мы решили сделать это, чтобы МакАлистеры убедились, что моя дочь – обычный младенец, а не исчадие ада с раздвоенным языком. И удостоверились, что Стаффорды не вскипают и не взрываются под крышей церкви, как нечисть.

Крещение прошло спокойно, торжественно и красиво. Правда, Габриэлла разрыдалась, как только ей на голову стали лить воду, и Гэбриэл запаниковал и чуть не наорал на священника. Зато моя дочь почти двинула священнику пяткой в нос, так что можно считать, один – один. Моя девочка!

На крестинах Гэбриэл впервые поговорил с Дэмиеном. Вряд ли о братской любви или деталях поисков Дженнифер. Скорее всего, обо мне: предполагаю, Гэбриэл обозначил личные владения, которые пересекать не стоит. Он знал, что мое сердце полностью принадлежит ему, но не смог отказать себе в удовольствии разметить территорию. И еще он обладал удивительной способностью затмевать и превосходить любого, кто оказывался рядом с ним. Рядом с ним померкли бы и ангелы, и демоны, и наследники престолов – что уж говорить о простых смертных.

Шрамы на его теле, оставшиеся после пыток, только завершили образ человека, который прошел сквозь огонь и воду, сквозь тернии и пепел, и пройдет снова, если понадобится.

Рядом с чертополохом и дулом пистолета, заряженным бутоном цветка, на груди Харта появилась еще одна татуировка: ягненок в венке из роз. Первая символизировала его любовь к Шотландии, вторая – милосердие и примирение, третья была посвящена мне.

Я больше не была той наивной, невинной, жертвенной Кристи МакАлистер, которую можно было бы сравнить с ягненком. Но мне нравилось, что Гэбриэл по-прежнему видит меня именно такой.

В тяжелые минуты жизни, когда я пытаюсь переосмыслить свои отношения с отцом, упорядочить свои чувства к нему и простить себя за его кровь на моих руках, – любовь Гэбриэла возвращает мне покой. Снова и снова она уводит меня из темного подвала, залитого кровью, – к свету, под ясные небеса.

Возможно, к тому времени, когда дочь спросит меня о дедушке, я даже смогу найти слова и рассказать ей о нем. О его непостижимой любви к Богу, о его тяге к искусству, о суровой натуре и страхе перед судьбой…

И еще я расскажу ей, что в каждом человеке есть темная сторона и светлая. Иногда темная сторона побеждает. Но свет других людей не даст нам погибнуть в кромешной тьме.

Когда Габриэлла не рядом со мной, мне всегда тревожно. Даже если я знаю, что она с Гэбриэлом. Кто-то когда-то в шутку сказал, что материнство – это жить в страхе до конца своих дней. По мне, так это вовсе не шутка. Вот уже три года с момента рождения дочери я словно живу в состоянии повышенной боевой готовности. Готова по первому ее зову совершить любые подвиги.

Я потянулась к телефону уже в третий раз за последний час, просто чтобы узнать у Джованы, все ли в порядке. Габриэлла гостила у Стаффордов уже третий день. Но Гэбриэл накрыл мою ладонь рукой.

– Кристи, – сказал он. – С ней все в хорошо. Она с бабушкой, готовит печенье и сажает цветы в саду.

– Но вдруг что-то случится…

– Сгоревшая выпечка? Ужасная жаба под кустом фиалок?

Я невольно рассмеялась, и тут телефон начал трезвонить сам. Я схватила его и ответила. Джована звонила по видеосвязи похвастаться головастиками, которых Габриэлла наловила в пруду. Они были на полпути к зоомагазину, чтобы купить аквариум. В поле видимости тут же попала Габриэлла, сидевшая на заднем сиденье в перепачканных штанишках, грязнющей футболке и с огромной банкой в руках, внутри которой плавали жирные зеленые головастики.

– Мама, папа, у нас будут зыть гастики ! – воскликнула она с таким энтузиазмом, что Гэбриэл расхохотался.

– Вы с ума сошли, – заявила я.

– Да, мы знаем, – ответила Джована. – Все специалисты по психическому здоровью в нашем доме уже подтвердили это.

– Мы очень рады, принцесса, – ответил Гэбриэл. – Мы ужасно тоскливо жили без головастиков, так что сейчас нас ждет просто рай.

– Вот именно, – тоном эксперта сказала Джована. – Лягушек можете вернуть потом обратно, я выпущу их в пруд.

– Гастики! Пелесть! – снова воскликнула Габриэлла и вытянула вперед банку. Когда она улыбалась, она была маленькой копией своего отца. Когда хмурилась – мини-воплощением Джованы. От меня ей достались только светлые волосы и любовь к музыке. И на том спасибо.

– Вот видишь, все прекрасно. Гастики, пелесть, грязные штаны, все идет как надо, – сказал Гэбриэл, когда закончил звонок. – Иди ко мне. Расслабься. С ней все будет хорошо. По крайней мере, пока она не начнет есть гастиков, но она же добрая девочка. Пелесть, одним словом.

Я расхохоталась. Гэбриэл обнял меня, взял за руку и увлек на террасу нашего дома, где нас уже поджидали ужин, свечи и потрясающий вид на закатное море. Мы снова вернулись на наш остров, в наш дом. Сюда, где когда-то начались наши отношения, где Гэбриэл вернул мне желание жить и подарил любовь, о которой я и мечтать не могла.