Себастьян Фитцек - Осколок

Марк закрыл глаза, вложил дрожащую руку в другую и сделал глубокий вдох. Затем сомкнул пальцы вокруг волоска, как ребенок, который сжимает монету по дороге в булочную, и выбежал из ванной комнаты.

— Константин! У меня есть доказательство. Я не сошел с ума… — крикнул он по пути в гостиную и ударился коленом о металлическую табуретку, которая торчала из полураскрытой коробки. Но тянущая боль сменилась ужасом, когда он дохромал до комнаты, окно в которой вдруг оказалось приоткрытым.

Гостиная, в которой он только что сидел на диване со своим тестем, была пуста. Константин исчез. А с ним и бокал для виски и водяные разводы на журнальном столике.

— Ты где?

Марк потерял чувство времени. Он не знал, как долго смотрел в черную ночь за окном. На пятом этаже не было пожарной лестницы, козырька, строительных лесов или люльки мойщиков окон, с помощью которой можно было бы покинуть квартиру.

— Константин?

Его тесть словно в воздухе растворился.

Марк закрыл окно, вышел в прихожую и хотел включить верхний свет, но выключатель не сработал. Лишь со второго взгляда он заметил, что в патроне нет лампочки.

— Где ты прячешься?

Его голос гулким эхом отразился от голых стен узкого коридора.

«Пожалуйста, пусть я проснусь. Пожалуйста, пусть все это будет просто сном».

Марк повернулся к входной двери и поморщился, когда увидел, что цепочка была накинута изнутри.

— Где ты? — прошептал он больше самому себе. Он уже подозревал, что обнаружит в спальне, после того как проверил кухню: ничего.

Ничего, кроме двуспального матраса и еще одной коробки, на которой стоял дешевый ночник, который он включал каждое утро, чтобы поздно вечером не искать в темной комнате кабель с крошечным выключателем.

Но Марк ошибся. И эта ошибка окончательно заставила его сомневаться в своем рассудке. Потому что ночник исчез.

«Как Константин. Как Сандра. Как моя жизнь».

Однако темно не было, потому что слабый голубоватый свет проникал через щели коробки.

«Это невозможно!»

Марк подошел к матрасу и неожиданно ощутил непреодолимое желание упасть, натянуть на голову одеяло и погрузиться в вечный глубокий сон, но сумеречный свет гипнотизировал и притягивал его, напоминая об одном разговоре, который произошел у него с Сандрой много лет назад.

«— Эй, что случилось? Почему ты на меня так смотришь?

— Пообещай мне…

— Что?

— Пообещай мне всегда оставлять свет?»

Он открыл коробку, дрожащими руками отогнул края… и его сюрреалистический мираж подтвердился.

«— Что думаешь?

— Ну, скажем так… к нему нужно привыкнуть.

— Скорее тут подходит слово „уродливый“».

Он закрыл глаза, но воспоминания не уходили.

«— Что такое… ты плачешь?

— Послушай, я знаю, это звучит дико, но я хочу, чтобы мы с тобой кое о чем договорились.

— О’кей.

— Если кто-то из нас умрет… Подожди, дай мне договорить. Тогда тот, кто ушел, должен подать другому знак».

Когда он открыл глаза, уродливый, работающий от батареек голубой ночник с дельфинами все еще стоял в коробке.

И светился впервые в жизни.

Странный шум, который обеспокоил его еще сильнее, чем светящий ночник, напоминал опасное жужжание осы, которая попала между жалюзи и оконным стеклом и становилась все агрессивнее из-за неудачных попыток освободиться. Правда, шум доносился из прихожей, где не было окон, и казался слишком ритмичным для неконтролируемо мечущегося насекомого. Марк повернулся к двери в спальню, и жужжание в ушах прекратилось. В квартире вдруг стало так тихо, что он слышал тиканье электросчетчика и потрескивание батареи.

— Кто здесь? — крикнул он резким голосом. И вздрогнул от неожиданности в тот самый момент, когда вступил в темную прихожую.

Оса вернулась. Теперь она была еще громче. Еще злее.

Пульс Марка ускорился, и, осторожно идя по прихожей, он искал какой-нибудь предмет, которым мог бы защититься. Но затем, когда шум перешел в непрерывное жужжание, Марк осознал, как нелепо ведет себя. Он посмотрел на маленький серый ящик справа над входной дверью.

— Черт, я боюсь собственного дверного звонка, — прошептал он. И снова попытался посмеяться над собой, но попытка обуздать страх провалилась.

«Как оса. Напоминает злую зажатую осу».

Кроме грузчиков фирмы по переезду и Розвиты никто не знал его нового адреса.

«Кто бы это мог быть?»

Взгляд Марка упал на цепочку на входной двери, которую кто-то накинул после того, как тесть исчез, и его бросило в дрожь.

— Константин?

Он приблизился к двери, по его телу побежали мурашки. Посмотрел в глазок и застонал. Несмотря на то что непрерывное жужжание перешло в ритмичное стаккато, он не мог разглядеть того, кто жал снаружи на кнопку звонка.

«Что здесь происходит? Может, все это существует только в моей голове? Может, нет никакого звонка, двери, квартиры и никакой Сандры».

Теперь он действительно рассмеялся, пусть и с истерическими нотками.

«Может, и меня не существует?»

В приступе фатализма он сначала сорвал цепочку, а потом распахнул входную дверь.

Никого.

Ни за дверью, ни в коридоре. Ни Константина, ни соседей, ни чужих. Марк был один, таким он себя и почувствовал, когда медленно закрыл дверь изнутри и прижался лбом к дверному полотну.

Яростное жужжание звонка на мгновение прекратилось, а затем сменило ритм.

Три коротких, три длинных сигнала. Потом снова три коротких.

SOS?

Он схватился за влажную от пота повязку на затылке — единственное место на теле, не скованное холодом, который все сильнее пробирал Марка.

«Звонок, посылающий сигналы азбукой Морзе. Ну, одно нужно признать. Даже у моих галлюцинаций есть чувство юмора».

Затем он спиной вперед вернулся к гостиной, не спуская глаз с маленького жужжащего ящика над дверью, из которого к полу шел кабель, разделяющийся на уровне дверной ручки; одна часть уходила к плинтусу, другая шла параллельно полу и исчезала за зимним пальто на вешалке, которая уже была в квартире при переезде Марка.

Три коротких. Три длинных.

Ну конечно!

«Я так устал, что уже ничего не соображаю».

Он отодвинул пальто в сторону и вспомнил о дифирамбах маклера, словно обыкновенный домофон являлся новейшим изобретением космического значения и одновременно оправданием для неадекватно высокой арендной платы.