Донато Карризи - Дом голосов

На глубине где-то в метр лезвие лопаты стукнулось обо что-то.

Джербер спустился в яму, намереваясь закончить раскопки вручную. Среди комьев земли нащупал предмет, очертаниями напоминавший деревянный сундук. Ханна была права: длина его не превышала трех пядей. Прежде чем выкопать его окончательно, Пьетро протер крышку ладонью и обнаружил имя, которое Томмазо вырезал раскаленным зубилом.

АДО.

Сундучок был запечатан смолой. Психолог принялся ключом выковыривать ее из паза. Закончив, помедлил несколько секунд, чтобы перевести дыхание. Потом сорвал крышку.

Послышался плач младенца.

Джербер потерял равновесие, завалился назад, больно стукнулся спиной. Ужас объял его, пронизал с головы до пят.

Плач затихал, превращаясь в глухой, дребезжащий хрип. Тогда Джербер снова подошел к яме, чтобы получше рассмотреть.

В сундуке лежал не ребенок, а большой пупс.

Кукла, у которой внутри был механизм, воспроизводящий плач младенца. Чего еще было ожидать, учитывая то, что увидела Ханна, когда Черный и его «детки» открыли сундук в надежде найти несуществующее сокровище. Ханна уверяла, что Адо казался живым, что смерть не затронула его.

Что же значит вся эта история?

Он вернулся к машине, потрясенный, растерянный. Укрылся в салоне, но не сдвинулся с места. Сидел, уставившись в пустоту; казалось, даже сердце вот-вот перестанет биться.

Его привел в чувство звонок сотового.

Пусть себе звонит, подумал он, решив, что это Сильвия. Ему хотелось услышать голос жены, но в данный момент он не нашел бы слов, чтобы все ей объяснить. Звонок прервался, и вокруг снова воцарилась тишина. Но потом повторился, настойчиво. Тогда Джербер взял смартфон в руки, намереваясь отключить звук.

И замер, ибо на дисплее обозначился номер Терезы Уолкер.

— Ну, как съездили? Все получилось? — спросила коллега голосом Ханны Холл.

— Адо — кукла, — проговорил он.

— Адо — призрак, — поправила Ханна.

— Прекратите, привидений не бывает, — резко оборвал ее Пьетро, хотя слова с трудом выходили из пересохшего горла. Джербер не понимал, почему Ханна так упорно изводит его. Чего она добивается?

— Вы уверены? — спросила она вкрадчиво. — Есть много необъяснимых явлений, связанных именно с тем, что мы изучаем: с человеческой психикой. — Она сделала эффектную паузу. — Призраки часто скрываются в нашем сознании…

Чего хотела от него эта женщина? Почему по-прежнему притворялась доктором психологии?

— Пройдите сеанс гипноза, — продолжала она как ни в чем не бывало. — Гипноз — путь, открытый в неведомое. Одни хотят его пройти, другие уклоняются, не зная, что или кто ждет их там, внизу, и страшась этой неизвестности.

Джербер собирался уже сказать, что с него довольно этой клоунады, но Ханна снова перебила его:

— Чего ваши пациенты боятся больше всего?

— Что не сумеют проснуться, — ответил он, сам не зная, зачем продолжает игру.

— И как мы их успокаиваем?

— Говорим, что сумеют сделать это в любой момент, все зависит только от них. — Этому Джербера научил синьор Б.

— Вы когда-нибудь подвергались гипнозу? — спросила женщина, окончательно выбив его из колеи.

Джербер разозлился:

— При чем здесь это?

— Улестителя детей никогда не убаюкивали в детстве? — поддела его Ханна.

Тут Пьетро Джерберу показалось, будто в телефоне звучит, искаженная расстоянием, мелодия со старой пластинки «Простые радости». Он сдался.

— В мой девятый день рождения отец провел со мной сеанс.

— Зачем он это сделал? — невозмутимо осведомилась Уолкер.

— То был подарок.

Я не могу тебе это объяснить, Пьетро, это слишком сложно. Но однажды ты сам поймешь, обещаю.

— Отец уложил меня в лесу и сам лег рядом: мы тихо лежали бок о бок, любуясь небом в белых облачках и блестящих звездочках.

Возможно, ты когда-нибудь меня за это возненавидишь, однако надеюсь, что нет, — сказал отец. — Дело в том, что мы с тобой одни на свете, а я не смогу жить вечно. Прости, что выбрал такой способ, но иначе у меня не хватило бы духу. И потом, так будет правильно.

— Каким было тайное число вашего отца? — вдруг спросила Ханна Холл.

Пьетро заколебался.

— Смелей, доктор Джербер: пришло время назвать его, иначе вы никогда не узнаете, какой подарок припас для вас отец.

У гипнотизера больше не было сил.

— Когда отец говорил с вами, взгляд его был уже направлен в другие пределы: то число — из потустороннего мира, — настаивала Ханна.

Джерберу пришлось заново пережить ту сцену. Синьор Балу что-то шептал, но из-за кислородной маски было не понять, что именно. Тогда он приблизился, и отец с усилием повторил то, что сказал. Откровение тяжелым камнем легло на сердце молодого Джербера. Не веря своим ушам, потрясенный, Пьетро отстранился от умирающего отца. Он и вообразить не мог, что тот выберет именно такой момент, чтобы доверить столь ужасную тайну. Это ему показалось нелепым, неуважительным. Это ему показалось жестоким. В момент последнего прощания не сожаление увидел Пьетро в глазах синьора Балу , но облегчение. Облегчение безжалостное, эгоистичное. Отец — самый кроткий из всех известных ему людей — избавился от своего секрета. Теперь эта тайна досталась Пьетро.

— Какое это число? — не отставала Ханна Холл. — Скажите, и узнаете правду… Скажите, и освободитесь…

Пьетро Джербер задрожал, заплакал. Закрыл глаза и произнес еле слышно:

— Десять…

— Хорошо, — похвалила его Ханна. — Теперь продолжайте: что идет после десяти?

— …девять…

— Превосходно, доктор Джербер, превосходно.

— …восемь, семь, шесть…

— Я вами горжусь.

— …два, один .

Песенка перестала звучать, и тишина была дарована, будто в награду. Чары рассеялись, и всплыла правда, которую отец спрятал в его памяти за время того единственного сеанса гипноза.

Подарок.

— Моя мать заболела еще до того, как я родился. — Он припомнил старые фотографии из семейного альбома: на ее лице уже были заметны следы недуга. — Перед тем как умереть, она хотела заиметь ребенка. Поскольку сама она родить не могла, из-за лечения, которому подвергалась, отец удовлетворил ее желание другим путем.

Внезапно Пьетро Джербер вспомнил все.

Ночь двадцать второго октября выдалась бурной.

Теперь я там.

Обитатели Сан-Сальви в грозу ведут себя беспокойнее обычного, санитары из сил выбиваются, чтобы как-то их сдержать. Многие прячутся, объятые ужасом, но большинство носится по корпусам, выкрикивая нечто невразумительное: они, кажется, притягивают к себе электричество, которым пропитан воздух. И каждый раз, когда над парком, окружающим больницу, сверкает молния, вопли безумцев звучат в унисон, будто приветствие богу тьмы от его верных поклонников.