Брижит Обер - ЦиклЭлиза Андриоли. Триллеры. Компиляция. 1-7

Закрывая кран, он их и увидел. Два стакана. Не вымыты. Он втянул носом запах. В обоих был ром.

Хороший. Край одного из стаканов запачкан бледнорозовой губной помадой. Даг вернулся к трупу. На губах Элоизы Мартинес оставались розовые следы. Она пила из одного стакана, а из второго пил кто-то еще. Подруга? Друг? Любовник? Он пожал плечами: ну и что это могло ему дать? Она имела право принимать кого угодно. Он реагировал как типичный коп, дурацкая привычка. Кстати, о полицейских, самое время им позвонить. Но сначала следовало провести небольшой обыск по всем правилам. Никогда не знаешь, что пригодится.

Для начала он бросил взгляд на фотографии в рамочках и сразу же ее узнал: светлые глаза и личико с острым подбородком, в тридцать, сорок, пятьдесят лет, часто в окружении ватаги ребятишек. Он задержался на самых старых из них, внимательно рассматривая детей на снимках, и не был разочарован: Шарлотта действительно оказалась на одном из них, она испуганно вцепилась в юбку мадемуазель Мартинес, длинные волосы заплетены в косички, зеленые глаза, кошачий взгляд. Ну и что дальше? Оторвавшись от фотографий, он направился к бюро с круглой крышкой, стоявшему в глубине комнаты. Он осторожно обошел тело и приблизился к столу. На поверхности ничего, кроме стакана с карандашами и ручками и журнала кроссвордов, уровень пятый. В ящиках педантично разложенные картонные папки с крупными буквами на обложках: «Электричество», «Вода», «Налоги», «Пенсия», «Личное».

Он жадно схватил папку с этикеткой «Личное».

Там оказались письма. Вскрытые, расправленные и разложенные в хронологическом порядке. Письма от родственников, живущих в самой Франции, письма от подруг и тому подобное. Чтобы разобрать их все, понадобился бы не один час; он ограничился лишь тем, что быстро пролистал, бросая взгляд на подпись, когда вдруг одно из них привлекло его внимание: подписано оно не было. Обычный листок в клеточку, на котором неловкой рукой начертано несколько слов: «Она не покончила с собой. Ее убил дьявол. Не говорите об этом никому, или он убьет и малышку». Дата тоже не указана. Дрожащий почерк читался с трудом, почерк алкоголика.

Элоиза Мартинес вложила его между двумя другими письмами: от сентября и декабря 1976 года. Значит, она, должно быть, получила его уже после смерти Лоран Дюма. Да, никаких сомнений, это письмо имело отношение к Лоран. Рокот мотора прервал его размышления. Имело ли смысл ему дальше оставаться здесь? В конце концов, насколько мог он судить, Элоиза Мартинес скончалась от сердечного приступа, и помочь ей он никак не мог. Он сложил письмо, засунул его в карман брюк, поприветствовал труп кивком головы, перешагнул через подоконник, бесшумно скользнул в темноту и добрался до дороги. Сотни крабов тулулу выползли на свой традиционный вечерний променад, и он слышал, как под его подошвами хрустели их скорлупки. Отвратительно. И разумеется, фара мотороллера не работала.

По засаженной акациями улице он медленно доехал до самого центра города, уселся за стол в маленьком ресторанчике, украшенном бамбуком, заказал пиво и Коломбо, мясное рагу с рисом, по-прежнему ломая голову над тем, что ему удалось узнать.

Итак, кто-то решил, что Лоран не покончила с собой, а была убита. Бред соседа-алкоголика? Кто бы мог это ему теперь рассказать? Элоиза Мартинес скончалась так некстати. После того как это произошло, ему только и оставалось, что вернуться в Филипсбург, сообщить Лестеру, что он потерпел фиаско, и возвратить деньги Шарлотте. Может быть, вначале позвонить, чтобы узнать, что ему теперь, по ее мнению, делать? Он порылся в своем отощавшем кошельке и извлек смятый клочок бумаги, на котором он тогда записал телефон мисс Дюма. Было 9 часов. Вполне вероятно, она находилась дома, а он – вот уж повезло – догадался захватить с собой мобильник. Но – вот уж не повезло, – набирая номер, он заметил, что нервно пульсирует сигнал «батарейка садится». А он внезапно вспомнил, что забыл зарядное устройство у себя в кабинете.

– Алло?

Какой-то тип. Голос мрачный.

– Я хотел бы поговорить с Шарлоттой Дюма.

– А кто это?

Акцент явно южноамериканский.

– Леруа, Даг Леруа, это срочно. На моем телефоне садятся батарейки, и…

На том конце провода какое-то шушуканье. Сигнал садящейся батарейки начинает мигать сильнее.

– Алло, Леруа?

Шарлотта. Он предпочел обойтись без приветствий:

– Я звоню из Сент. Сейчас все объясню. Послушайте, похоже, след оборван. Я могу продолжать, но надежды немного. Я хотел бы знать ваше мнение.

Приглушенный мужской голос на том конце:

– Что еще за Леруа? Что он там нарыл?

– Заткнись. Вы все еще здесь, суперсыщик?

– Сейчас отключится…

– Мне нужно его найти, это очень важно для меня, понимаете?

– Так да или нет?

– Продолжайте. Еще четыре дня. Ни одним больше. У меня нет денег…

Отключилось.

Даг бросил бесполезный отныне аппарат в сумку. Четыре дня. И зачем они ему? Он доел свое Коломбо, переперченное и уже остывшее. Разумеется, милая Шарлотта поддерживала с Васко Пакирри куда более тесные отношения, чем желала в этом признаться. Ну и дальше-то что? Это ничего не добавляло к тому факту, что Элоиза Мартинес мертва, а сам он валится с ног от усталости. Остается только поискать гостиницу и на своей шкуре убедиться, действительно ли утро вечера мудренее.

Шарлотта повесила трубку, по ее лицу невозможно было догадаться, о чем она думает. Мужчина, стоящий за ее спиной, пожал плечами:

– И зачем это все, только время теряешь, киска.

– Это мои деньги, что хочу, то и делаю.

Васко Пакирри красноречиво воздел глаза к потолку. Эта метисочка совсем сбрендила! Растранжирить свои монеты, чтобы найти козла, который когда-то трахнул ее мамашу! Можно подумать, он сам знал, кто его отец… Он переместил девяносто пять килограммов своих золотистых мышц к трельяжу, который украшал угол большой каюты, отделанной красным деревом, и уселся на маленький атласный пуфик. Неподвижно стоя возле большой кровати, застланной покрывалом из такого же атласа, Шарлотта нервно кусала ногти.

Дождевые струи лениво колотили по белому корпусу яхты.

– Ты все грызешь себя, а что от этого изменится?

– Тебе не понять. Ты просто жирный кретин, ублюдок, которому на все плевать. Мать твоя была шлюхой, так что, конечно…

Васко адресовал сам себе в зеркало ослепительную улыбку, потом ответил по-испански:

– Не пытайся вывести меня из себя: нет у меня сегодня настроения.

Он схватил щетку, стал расчесывать густые черные волосы, которые падали у него до пояса, попутно любуясь игрой своих выпуклых мускулов, бронзовым оттенком маслянистой кожи и красивым лицом, достойным вождя ацтеков.