Брижит Обер - ЦиклЭлиза Андриоли. Триллеры. Компиляция. 1-7

Даг подскочил на постели. В ночи раздавался дребезжащий звук будильника. Он нажал на кнопку, и звонок затих. В конечном счете ему удалось немного поспать. Он поднялся, открыл дверь и на цыпочках прошел через кабинет. Отец Леже похрапывал в своем кресле с открытой книгой на коленях.

Дул легкий ветерок, сверкали звезды. Даг запустил руку в волосы и, завидев на пути фонтанчик, ополоснул лицо и прополоскал рот. «А теперь кто кого, дорогая Луиза», – подумал он, улыбаясь.

Безмолвный дом белел в темноте, в глубине сада. Даг уселся на уже знакомую ему груду старых покрышек и принялся ждать. Вокруг было тихо. Под понтонами плескалась вода, где-то злобно мяукнула кошка, что-то мелькнуло в зарослях папоротника. Даг с трудом боролся с искушением закурить. Ровно в три дверь приоткрылась, и с крыльца скользнул тонкий силуэт.

– Вы здесь? – прошептала Луиза, стараясь отыскать его взглядом в темноте.

Вместо ответа Даг вытянул руку и схватил женщину за запястье. Она отпрянула, словно от прикосновения змеи, и отдала ему толстый конверт.

– Вот ваши письма. Вы спите в доме священника?

– Коль скоро не имею возможности спать с вами…

– Оставьте пакет там. Я заберу его днем, – ответила она, не отреагировав на его реплику. – А теперь убирайтесь! Мне пора возвращаться.

– Как любезно с вашей стороны! А прощальный поцелуй?

– Обойдетесь! Должна вам сказать, что вы сильно ошибаетесь на мой счет. Я не из тех идиоток, которых вы, наверное, привыкли коллекционировать и складывать штабелями. И не смейте здесь шастать, а то я скажу Франсиско, и он вам задницу надерет.

– Славная дедовская традиция, я полагаю? Луиза, мне бы хотелось снова вас увидеть.

Нет, ну какое трепло! Следовало незамедлительно расставить все точки над «i».

– Вы что, совсем тупой? Вы мне не нравитесь, понятно, совершенно не нравитесь. Вы мне просто отвратительны. Трясите своей ширинкой где-нибудь в другом месте, а меня оставьте в покое, вам ясно?

– О'кей, я все понял, спасибо за письма и прощайте… Я ухожу с разбитым сердцем, моя душа сотрясается в немых рыданиях… – бормотал Даг, неумолимо приближаясь.

Луиза сделала шаг назад, ее ноги зацепились за грабли, и она чуть было не упала навзничь. Даг подхватил ее и привлек к себе. Он почувствовал, как к его животу прижались ее груди.

– Оставайтесь с нами, милое дитя.

– Немедленно отпустите, или я закричу!

– О! Я просто обожаю подобные диалоги, теперь мне полагается ответить: «Ты будешь моей, сука, хочешь ты этого или нет!»

– Ублюдок!

Даг даже не успел спросить себя, почему это в последнее время все встреченные им женщины имеют тенденцию называть его ублюдком, идиотом, кретином или, на худой конец, болваном, как в одном из окон дома загорелся свет и мужской голос, в котором он узнал голос мускулистого Марселло, прокричал:

– Луиза? Это ты?

– Да, я услышала какой-то шум, ankavin,paniproblem! [71] Сейчас иду, все в порядке!

– Лгунья, – прошептал Даг, прижимая ее к себе.

– Иди ложись, – велела Луиза брату, пытаясь вцепиться Дагу в физиономию.

– Ты уверена?

– Да, говорю же тебе. Ты разбудишь маму…

– Kakila? [72] Кто там? Это Франсиско?

– Да нет же. Ankavin, сколько можно повторять.

Она билась изо всех сил, пытаясь освободиться. Даг внезапно отпустил ее, и она, не удержавшись, упала в траву.

– Луиза?

Голова брата показалась в дверном проеме.

– Я упала, черт побери! Закрой дверь, слышишь?

Даг отступил в тень деревьев. Улыбаясь, он смотрел, как она поднимается, мстительно грозит ему кулаком и возвращается в дом. Дверь тотчас же захлопнулась. Приятная была беседа.

Теперь письма.

Отец Леже по-прежнему спал. Даг проскользнул в комнату, бросился на кровать и стал рассматривать свою добычу: пухлый конверт, откуда выпали страниц тридцать, покрытые крупным, изломанным почерком. На каждом письме в правом верхнем углу стояла дата. Он быстро выбрал четыре послания, которые относились к интересующему его периоду.

Моя дорогая, у меня здесь все хорошо, работа нетрудная, коллеги приветливые, начальник лаборатории очень симпатичный человек, так что обо мне не беспокойся. Я надеюсь, что у тебя и у детей тоже все в порядке.

Несколько дней назад этот подонок Джонс приезжал сюда к Лонге (это здесь главный начальник), и мы с ним столкнулись в коридоре. Он со мной даже не поздоровался. Ты представляешь, почти четыре года я работал под его началом, а это дерьмо со мной даже не здоровается, а ведь это он сам во всем виноват. Ему следовало бы просить у меня прощение на коленях, потому что та женщина была изнасилована и убита, – это чистая правда; и из-за того, что я осмелился сказать правду, теперь я должен жить вдали от тебя и от детей. Этот мир просто отвратителен, особенно для таких, как мы. Будь я белым, Джонс не осмелился бы отправить мое донесение в мусорное ведро. Впрочем, я не собираюсь без конца пережевывать свои неприятности и волновать тебя. Я питаюсь хорошо, и бессонницы у меня нет. Так что ни о чем не беспокойся.

Но когда я думаю о том, что этот пьянчужка даже не заметил ни кровоподтеков на малых губах, ни вагинальных разрывов и уверяет, будто она якобы могла пораниться, когда падала! На что она, интересно, падала? На отвертку? Прости меня, все никак не могу остановиться.

Я должен заканчивать письмо, потому что сейчас придет почтальон. Крепко обнимаю тебя, поцелуй от меня детей, скажи им, чтобы слушались, а то папа приедет и отшлепает.

Любящий тебя Луис.

В двух следующих письмах говорилось, в общем, о том же самом, нового ничего не было. Чувствовалось, что Луис никак не мог примириться с этим переводом на другое место работы.

«И он был прав, – вздохнул Даг, поднимаясь с постели. – Если бы его тогда выслушали, возможно, удалось бы предотвратить убийство Дженифер Джонсон». Развернув четвертое письмо, датированное апрелем 1977 года, он быстро пробежал первые строчки и внезапно остановился, словно парализованный.

… Я только что прочел в газете, что они нашли у нас еще одну повешенную женщину в Бас-Тер. На этот раз вскрытие делал Андревон, и он-то увидел, что речь идет об убийстве! Это доказывает, что я тогда был прав! Я не хочу рисковать потерять свое место, оно слишком нужно нам обоим, но молчать до бесконечности я тоже не намерен. Итак, я связался с нашими инспекторами, которым поручено дело, и все им рассказал, оговорив, чтобы имя мое ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах не упоминалось, что я просто хочу облегчить им расследование. А сам я больше этим не занимаюсь, хватит. Пусть теперь полиция ломает голову. Единственное, что я хочу, так это заработать побольше денег для нас…