Евгения Кретова - Дом потерянных душ [СИ litres]

Макс уткнулся в макушку, зарылся носом в волосы и, перехватив девушку поперек груди, опрокинул на себя.

На них смотрела незабудка, расцветала под зимним солнцем. Вечная память.

– У меня не выходит из головы эта девочка-призрак. Почему это произошло?.. – Аделия коснулась груди, прошептала: – Болит здесь. Не отпускает.

Выпрямилась, снова села. Для этого пришлось высвободиться из объятий Макса, он вздохнул и тоже сел, заглянул через плечо.

– Смотри, тут есть старые выписки. Не знаешь, что это может быть? – Она достала картонную папку «Дело» с потертыми тесемками. Открыв ее, нашла пожелтевший клетчатый листок, исписанный крупным мужским почерком, протянула Максу. – Мне кажется, это почерк архитектора Свиридова.

Капитан взял бумагу в руки, присмотрелся. Перевел взгляд на открытый альбом с пейзажами, на одном из которых стояла дата, отмеченная рукой архитектора.

– Да, похоже… Только определенно это, – он кивнул на тетрадный листок: – написано позднее. Во-первых, шариковая ручка, а это уже минимум 90-е, во-вторых, почерк стал менее точным и уверенным, видишь? – Он показал на старательно выведенные элементы, кривоватые, будто дрожащие. – Их писал человек или в состоянии сильного душевного волнения, или в преклонном возрасте… А что тебя здесь заинтересовало?

Это была простая записка. Несколько строк. Даты 1938 и 1947. Рядом – имя. Попов Никита Фролович. Ниже еще два: Попова Наталья Никитична и Попова Ефросинья Потаповна. Неровная линия, будто рябь на озере. Под ней – еще одна дата: 1942. И знак вопроса.

Аделия покопалась в папке «Дело» еще и достала подшивку из местных газет, датированных 1950-1980 годами. Упоминались местные жители-герои войны. На верхней вырезке – блеклый портрет немолодого солдата. Под ним подпись: Попов Н.Ф., сержант. Из статьи выходило, что он погиб в ходе боев за Вязьму в октябре 1941-го. Вся подборка статей касалась Вяземского «котла», и последовавшей за ним оккупации города. Опубликованные фото из немецких архивов – ряды виселиц, женщины, угнанные на работы, зареванные, оборванные дети. Аделия аккуратно подавала Максу подшивку, он бережно раскладывал вырезки перед собой.

– Ты думаешь, это как-то связано с девочкой-призраком? – спросил, наконец. Перевел взгляд на девушку.

Та пожала плечами.

– Не знаю. Я пока иду тем же путем, которым шел архитектор.

Макс взял в руки папку, просмотрел документы. Взгляд упал на выписку местного сельсовета, датированную 1960-м. «12 мая 1947 года сделана запись № 105 о переходе права пользования земельным участком 18 по улице имени Ленина от Поповой Ефросиньи Потаповны к Хромченко Василию Васильевичу». К выписке прилагалась подслеповатая схема поселка с выделенным красным квадратом с цифрой 18 в центре. За ним – поле, ручей, впадающий в озеро. И, собственно, само озеро.

– Получается, этот участок, а значит, и дом принадлежали раньше семье Потаповых. Вероятно, 1938-й – это год возведения дома. Отец семейства, Никита Потапов, в войну погиб, а жена уехала из села в 1947-м, – Макс вглядывался в разложенные на полу документы, выписки. – Архитектор далеко зашел в своих поисках. Благодаря своим связям, он смог найти предыдущих владельцев дома, восстановить его судьбу. Но не смогу узнать, что случилось с ребенком.

– То есть роженица – это Попова Наталья? А ее дочь – Анна Попова.

– Получается, что так, – Макс кивнул. – Как думаешь, призрак теперь успокоится?

Аделия медленно, с усилием кивнула:

– Надо только кое-что сделать.

После обеда они вышли во двор, Макс завел машину, неторопливо выехал со двора.

– Нам недалеко? – Аделия никак не могла согреться, а может быть, дрожала от волнения.

Капитан отрицательно качнул головой:

– Нет, минут пятнадцать… Ты точно уверена, что это нужно сделать?

Аделия кивнула:

– Да. И сегодня ночью, я пойму, получила ли она мое сообщение.

Ниссан «Террано» проехал до конца улицы, свернул за угол. Проехал пустынной дорогой, вдоль рядов притихших сосен. Остановился у невысокой ограды. На черные прутья, словно комки белой ваты, нанизан снег. За оградой, на сколько хватало взгляда, – хрупкие стволы заснеженных берез, лохматые елочки да потемневшие стволы вековых сосен. Меж них, без порядка и правил – сонные оградки, присыпанные тишиной обелиски.

Местное кладбище.

Макс помог Аделии выбраться, заглушил мотор. Вздохнул:

– Что мы здесь делаем? Я вообще себя не узнаю…

– Я передам весточку для Анны. Ближайшая могила, пять минут – это все, что мне требуется. Ты можешь остаться у машины и подождать меня.

– Нет уж, дудки. – Он плотнее застегнул воротник на куртки, накинул капюшон. Покосился на Аделию – его беспокоил лихорадочный румянец и испуганный блеск в глазах девушки. На всякий случай спросил: – Ты в норме?

Та кивнула и шагнула за ограду.

Здесь было безлюдно и особенно тихо. Будто в утробе. Сугробы, наметенные еще в декабре, никем не убирались и дорожки не чистились, а между оградками можно было пройти только тропой, оставленной местными собаками.

Аделия огляделась, подошла к одной из оградок, осторожно сняла крючок и шагнула внутрь. Прошептала:

– Живой пришел, живой уйдет, – Оглянувшись на Макса, попросила: – Ты там постой, пожалуйста.

Макс, хоть и нахмурился, послушно остановился, сунул руки в карманы куртки и стал наблюдать.

Девушка подошла к могиле, счистила памятную табличку. Присела на корточки. До капитана доносились только обрывки фраз, что-то приходилось додумывать. Он обратился в слух:

– Мария, с просьбой к тебе пришла, прости, если потревожила. Весточку надо передать на ту, на вашу сторону. Передашь ли? Девочка. Светлые глаза, две туго заплетенные косички и платьице белое, крестильное. Она имя свое хочет знать. Нас беспокоит. Так передай ей, что выполнила я ее просьбу. Анна Попова она.

С этими словами девушка вытащила из кармана сухой букетик с незабудками, к которому, наподобие карточки из роддома на нитке болталась записка. «Девочка, Анна Попова. Мать: Наталья Попова».

– Передай ей. И прощай. – Положила букетик на могилу.

Пахнуло болотной сыростью, послышался плеск воды. Девушка огляделась, но не увидела ничего. Незнакомые звуки медленно накрывали ее с головой. Обрывки песен, старых, будто из патефона. Какие-то она точно узнала – знаменитое танго предвоенных лет. Его перекрыл острый запах трав.

Черная гладь озера, тихая, опасная, разлилась у ног.

На противоположном берегу – замотанная в несколько платков девчонка, тощая и нескладная, как подросток, полощет белье. Неистово, зло, бьет его о камни, отжимает и бросает в корзину. Бормочет что-то и озирается по сторонам. Торопится. Оранжево-желтое солнце уже касается верхушек деревьев, но ласкает еще теплом.