Джо Лансдейл - Пойма

Помню, папа сказал маме: хорошо, мол, что столы сегодня такие богатые — не только потому, что можно наесться до отвала, но и потому, что проповедник не стал особенно утомлять публику своим красноречием. Всем было известно, что преподобный — не дурак пожрать.

Я отъел по кусочку почти от всего, преимущественно налегая на толчёный картофель с подливкой, котлеты, яблоки и пироги с грушевой начинкой. Том поглощала кексы, торты и больше ничего, разве что умяла кусок арбуза, который помог ей разрезать Сесиль.

Между столами амфитеатром расставили стулья, а за стульями соорудили временные подмостки. На них пела и играла на гитарах и скрипках горстка музыкантов; посреди перекрытой улицы собрались мужчины и женщины и кружились в танце под их музыку. Танцевали и мама с папой, и бабушка с мистером Груном. Доктор Тейлор держал за руки Том и танцевал с ней. Он был такой большой, а она — такая маленькая, и это было всё равно что взять за передние лапы собаку и заставить скакать на задних. У доктора был радостный вид, хотя, по слухам, он очень сокрушался из-за Луизы Канертон.

Я всё ждал, когда же появится мистер Нейшен со своими сынками, — обыкновенно ведь они не упускали случая набить желудок и выпить за чужой счёт, — но их нигде не было. Догадываюсь, это было из-за папы. Может, мистер Нейшен и производил впечатление крутого мужика, может, и любил вести себя громко и вызывающе, но то приснопамятное топорище его приструнило, а стараниями мистера Сампшена по городу разошлась соответствующая молва — и ещё долго после смерти отца из уст в уста передавали рассказ об этом избиении, будто видели его своими глазами, и со временем эта легенда присоединилась к байке о свиньях мистера Криттендона и постепенно прочно заняла место в своде местной мифологии.

Сгустились сумерки, музыка смолкла, и начался фильм. Это было какое-то старое кино. Немое, про ковбоев и со стрельбой. Навес, под которым его крутили, полнился криком, гиканьем и пьяными возгласами парней, озвучивающих безголосых героев.

Наконец, когда дело уже совсем близилось к ночи, устроили фейерверк. Хлопали шутихи, взрывались высоко над Главной улицей ракеты и римские свечи, разлетались в ночном небе огненной радугой и с шипением угасали.

Том бросила Тейлора — он нашёл себе молоденькую пару для танцев, мисс Буэллу-Ли Бердуэлл — и сидела теперь на коленях у Сесиля, прихлопывала в такт музыке, подпрыгивала вверх и вниз и ждала, когда же на бархатисто-чёрном небе распустится очередной пламенный цветок.

Помню, я увидел, как один яркий сполох не растаял сразу, а понёсся к земле, будто падающая звезда, и, по мере того как мой взгляд следил за его полётом, приземлился за спиной у Сесиля и Том. Его прощальная вспышка озарила улыбку на лице у Том, Сесиля, держащего её руками за плечи и покачивающего её на ноге в такт мелодии. А поблизости, у стола с угощением, стоял, опустив руки в карманы, доктор Стивенсон.

Я и раньше заприметил, как он двигается среди танцующих пар, но сам не танцует, а только петляет между ними, словно прошивая невидимой ниткой. Теперь он стоял, скорчив свою обычную угрюмую мину, и глядел на Том у Сесиля на коленях, а на его одутловатом лице бисеринками выступала испарина.

А над ним и вокруг него всеми красками взрывалось небо.

Когда поздно вечером мы вернулись домой, спать никому не хотелось и мы ненадолго сели во дворе под большим дубом и хлебнули капельку яблочного сидра. Было очень весело, но меня по-прежнему преследовало неприятное чувство, будто за нами кто-то подглядывает.

Я пристально осмотрел лес, но ничего не увидел. Том, похоже, ничто не тревожило. Мама, папа и бабушка тоже не проявляли никаких признаков волнения. Но меня это не успокоило.

Немного погодя на опушке леса показался опоссум, зыркнул на нашу праздничную пирушку и снова пропал во тьме. Я выдохнул с облегчением.

Папа вынул свою старенькую гитару, и они с мамой исполнили несколько песен, потом он играл, а мама с бабушкой пели дуэтом. Время от времени им подвывал Тоби.

После этого мама расположилась у папы на коленях, и они вместе с бабушкой принялись рассказывать истории. Папа припомнил байку про какого-то старого стрелка с Дикого Запада, которого похоронили вместе с его конём. И будто бы никто, кроме него, на этом коне никогда не ездил, так что когда его ранили во время полицейской облавы, то он сперва застрелил коня, а потом застрелился сам, не желая, чтобы его поймали, а конь достался другому. Поисковый отряд, посланный по его душу, нашёл стрелка и похоронил его в одной могиле с животным, и, как рассказал папа, кое-кто из его родных утверждал, будто в определённые дни в году видели они, как этот старый бандюга сломя голову несётся верхом по дороге, а когда добирается до места своего погребения, так тотчас же исчезает.

Бабушка поведала, что ещё от своей бабушки слышала: когда кто-то находится при смерти, в комнате у него появляется голубь. И до самой смертной минуты этот голубь якобы кружит над умирающим, а потом взмывает под потолок и пропадает из виду, но ещё какое-то время можно слышать хлопанье его крыльев. Её бабушка говорила, будто этот голубь прилетает, чтобы унести с собой душу.

Мама рассказала про то, как на севере, на плато Озарк, однажды ночью ягуар погнался за лёгкой повозкой, в которой ехала женщина с ребёнком. Едет эта женщина и видит при свете луны, как ягуар вот-вот их настигнет. Вот он уже бежит прямо наравне с лошадьми, вгоняя их в ужас. Недолго думая, мать принялась рвать на клочки детские пелёнки и бросать их на дорогу, чтобы отвлечь зверя человеческим запахом. Когда же переставал ягуар терзать обрывки и снова нагонял повозку и лошадей, женщина кидала ему новый лоскут. Дошло до того, что начала она раздирать своё собственное платье, и вот наконец смогла оторваться от кошки. Но когда эта дама, почти голая, добралась до дома какого-то своего родственника, то к ужасу своему обнаружила: задняя-то стенка повозки, оказывается, вся расцарапана, а колыбелька, где лежал ребёнок, опустела.

Наслушавшись историй, мы по очереди сходили в нужник — Том попросилась сходить вместе с бабушкой, а я тоже не отказался бы от сопровождения, но попросить не позволила гордость. Дела свои я сделал быстро, во мраке, в зловонии, под отдалённое уханье совы и с зажатым в руке каталогом «Сирса и Робака».

Наконец мы умылись, пожелали друг другу доброй ночи и разошлись по постелям.

Лёжа той ночью у себя на матрасе, решил я подползти к стене и припасть к ней ухом. Некоторое время я этого не делал, но в эту ночь хотелось послушать мамин и папин голоса, хотелось почувствовать, что связь между ними восстановилась и что с этим миром всё в порядке.