Хелен Монкс Тахар - Драгоценная ты

Иэн. Мой дорогой…

Если смотреть правде в глаза, Иэн примерно так и кончил бы без меня. Некоторые просто не способны выжить без более сильной второй половинки. Тебе не понять, ты слишком молода. Я лишь слегка ускорила события — это не преступление.

Полиция не заподозрила постороннего вмешательства. Следствие установило, что Иэн захлебнулся рвотными массами. Следственную экспертизу проводить не стали — ранняя смерть Иэна не выглядела такой уж неожиданной. Иэн не был слабаком-доходягой, но, сделав выбор в твою пользу, он подписал себе смертный приговор.

Согласно официальному заключению твоя смерть тоже наступила в результате несчастного случая. Я оказалась всего лишь свидетелем. Нас многое связывало, однако на похороны меня не пригласили. Ничего, я даже рада — какая-то часть меня не желает прощаться. Без тебя мир поблек. Ты ушла, и больше не нужно бдеть и защищаться. Мне хочется думать, что ты еще здесь.

Хорошо, что сейчас много дел, а то я снова впала бы в депрессию. Во-первых, я занята созданием сайта. Он называется www.freshdirection [12] «Новые ориентиры» ( англ. ). .com и, возможно, даже послужит заработком. Нужно нанять людей для черновой работы. На следующей неделе попробую позвать своих бывших стажеров.

Во-вторых, оспариваю завещание, и тоже успешно. Алкоголизм Иэна, твое вранье и истории с манипуляциями сыграли в мою пользу. Постановили, что «составитель не находился в здравом уме, и на него было оказано давление». Обе квартиры будут полностью моими. И, убедившись, что ты похоронена, я смогла спокойно вернуться домой. Правда, не без помощи слесаря.

Ты заставила меня ломать дверь в собственный дом. Ловко проделано. Я снова чувствую невольное уважение к тебе. Ты испытывала нечто подобное в мой адрес, так ведь? И спасибо, что избавилась от хлама, который мы с Иэном накопили за долгие годы. Вымела осколки и обломки. Постер тоже исчез. Дом снова пуст. Готов к новой жизни.

Вот только в спальню мне входить страшно. Боюсь представить тебя с Иэном. Опять возникнет картинка — ты и он в том ужасном чужом саду. Я бы хотела навсегда изгнать этот образ, вижу его по сто раз на день.

К моему облегчению, комната пуста, лишь твой красный чемодан в углу, собранный, готовый к отъезду. Куда, интересно, ты собиралась?

Я воровато оглядываюсь, словно ты можешь за мной наблюдать. Потом провожу пальцами по потрепанным кожаным ремням, задерживаюсь на кармашке с инициалами. Расстегиваю и откидываю крышку. Вспоминаю, как украдкой заглянула в твой компьютер. Теперь все по-другому. Желтая сумочка с ноутбуком лежит на самом верху. Глядя на нее, я в тысячный раз мысленно возвращаюсь в то мартовское утро. Достаю, подношу к лицу, вдыхаю свежий аромат юности. Я наслаждаюсь своим триумфом. Кидаю сумку на пол.

Вдруг вижу в чемодане нечто, тебе не принадлежащее — мою рукопись.

Только протягиваю руку, в дверь стучат. Я поспешно перекладываю папку с рукописью на кровать. Меня охватывает суеверный ужас — так ли надежно тебя похоронили? С бьющимся сердцем иду к двери и готовлюсь увидеть призрак.

Вижу Джемму.

— Как вы зашли в подъезд?

Джемма пытается отодвинуть меня и зайти.

— Я пришла за вещами.

— Вы не имеете права…

— А вы не имеете права меня останавливать. Квартира принадлежала также и Лили, и здесь остались ее вещи. Куда вы их дели?

— Я понимаю, сегодня тяжелый для вас день, но…

— Ничего вы не понимаете! — отрезает Джемма и, обогнув меня, заходит внутрь.

Она мечется по кухне и гостиной, будто надеется найти тебя. А руки брезгливо прижимает к телу, словно боится испачкаться.

— Думаю, лучше назначить для встречи другое время. Я хочу, чтобы вы ушли.

Скорей бы Джемма исчезла и оставила меня наедине с чемоданом!

— А я хочу, чтобы моя племянница была жива. Где ее вещи? Что вы с ними сделали?

— Успокойтесь, Джемма. Все здесь.

Я указываю на спальню и иду вслед за ней. Успеваю незаметно засунуть рукопись под подушку.

Джемма видит чемодан, и слезы текут по испещренному крапинками лицу. Смотрит на меня, гневно раздувая ноздри. Потом садится на корточки, закрывает крышку. Затем, пятясь, выкатывает чемодан из спальни в коридор. Я слышу ее шаги у выхода. Иду за ней. Джемма уже на лестнице, я готовлюсь с силой захлопнуть дверь, однако она неожиданно разворачивается, оставив красный чемодан наполовину в квартире.

— Вокруг больничной койки Лили были задернуты занавески. Их задергивают только врачи. Ее смерть никто не видел… кроме вас, — проговорила Джемма.

— Лили хотела уединиться.

— Зачем ей уединяться с вами, Кэтрин?

— Джемма, она во всем призналась: как подрывала мой авторитет в офисе, как целенаправленно отбивала Иэна и врала вам. Вероятно, авария заставила ее многое переосмыслить. Осознать ошибки, раскаяться. Она извинилась за все зло, которое мне причинила, и с сожалением рассказала, что беременна от моего мужа. Конечно, она разволновалась, к чему, вероятно, не была готова. Организм оказался слишком слаб — так ведь объяснили врачи?

Джемма опирается на разделяющий нас чемодан и шипит:

— Вы! Вы виноваты в ее смерти. Она вас не звала! И не стала бы Лили извиняться после того, что вы устроили на похоронах отца ее ребенка. После того, как вы меня обокрали! Бедная девочка еще за вас заступалась… И чем вы отплатили? Почему я вас сразу не уволила? Вы уже давно обуза для журнала. А теперь Лили мертва, а вы восседаете в ее квартире с моими деньгами! Вы за все заплатите!

— Обратитесь в полицию, Джемма, и я всем расскажу, как активно вы помогали Лили при жизни. Убирайтесь! — От Джеммы исходит волна ненависти. — Убирайтесь сейчас же!

Ей остается только попятиться на лестничную площадку, когда я выталкиваю чемодан и пинком захлопываю дверь.

Потом слушаю, как он глухо стучит, пересчитывая ступени, — как мертвая туша.

Теперь от тебя ничего не осталось.

Возвращаюсь в спальню и достаю рукопись. Меня ждет сюрприз. Среди листов — желтая книжечка в твердом переплете с металлической ручкой на оранжевой ленточке. Дневник.

Оказывается, ты оставила мне подарок.

Что ж, почитаем.

Я жадно глотаю каждое слово, еще недавно написанное твоей рукой, и не замечаю, как заходит солнце, как свет за окном становится серым, затем переходит в чернильную темноту.

Не хватает воздуха. Я узнала нечто ужасное, и мир словно поменял цвет. Раньше меня окружала серая муть. Теперь повсюду, куда ни кинешь взгляд, сплошная чернота.

Долгожданный разговор по душам — от сердца на бумагу, от бумаги — в сердце.

Вот отрывок, написанный в «Роузвуде»:

«Что со мной не так? Почему меня гонят? Снова отсылают из дома. Просто я неправильная и никому такая не нужна. Сердце ноет: ну вот опять. Оно уже свыклось с чувством отверженности».