Элис Фини - Его и ее

Я заплакала и подумала о том, что, наверное, надо обратиться за помощью к соседям.

— Никаких соседей, — прохрипела она, словно читая мои мысли, как она часто делала. — Никакой полиции, никого. Обещай мне.

Она не спускала с меня взгляда здорового глаза, пока я не кивнула, что поняла, а потом опустила голову обратно на пол.

— Все будет в порядке. Мне просто нужно отдохнуть, — произнесла она таким слабым голосом, что я едва расслышала.

Она, похоже, была намерена принять решение за меня, но я все еще не была уверена, что оно правильное.

— Почему я не могу хотя бы позвонить папе?

Она выдохнула, словно собиралась долго держать паузу.

— Потому что это сделал со мной он.

Вторник 10.15

Иногда в этой работе главное — принимать решения. За долгие годы я усвоил, что правильность принятых решений часто стоит на втором месте после способности быстро принимать их. Кроме того, «правильно» и «неправильно» — в высшей степени субъективные понятия.

Меня не должно здесь быть, и, думаю, тут я прав. Околачиваться у дома, где выросла моя бывшая жена, нехорошо, это может вызвать неодобрение, — хотя на то у меня есть свои причины, — но некоторых людей мы никогда по-настоящему не отпускаем в жизни. Или в смерти. Даже если притворяемся. Они по-прежнему всегда с нами, они прячутся в наших самых одиноких мыслях и терзают наши воспоминания мечтами, которые больше не могут сбыться.

Я не был Казановой, скорее серийным сторонником единобрачия… пока не встретил Рейчел. Женщин, с которыми я спал, можно пересчитать на пальцах одной руки. Но, скольких бы женщин я ни знал, по-настоящему любил только одну. Я уехал из Лондона, потому что это было хорошо для Анны. Никто не знает, что такое настоящая любовь, пока не теряет ее. Во-первых, большинство людей ее вообще не находят, но, когда все-таки встречают, готовы сделать все для любимого человека.

Я знаю наверняка, потому что сам это делал.

Для нее так было лучше всего, но это может обернуться самой большой ошибкой, которую я когда-либо совершал.

Независимо от того, следовало мне сейчас быть здесь или нет, я здесь , и уверен, что слышал чей-то крик. Если я ничего с этим не сделаю, какой тогда из меня мужчина или сыщик.

Фотографирую на телефон квитанцию за парковку со вчерашней датой в машине Анны и направляюсь к дому ее матери. Поднимаю сломанную калитку и оглядываюсь через плечо — а вдруг за мной кто-то наблюдает. Убедившись, что никого нет, иду по неровной, заросшей сорняками дорожке. Прохожу мимо входной двери и иду вдоль дома к черному входу, где они должны находиться. Думаю, обычно без труда можно понять, что у человека не все в порядке с головой, а мать Анны некоторое время назад стала именно такой.

Я останавливаюсь, когда слышу голоса внутри.

Не могу толком разобрать слова, но не хочу рисковать, чтобы меня заметили. Выжидаю минуту, прислонившись к стене, и думаю о том, что, наверное, сейчас мне лучше всего повернуть назад. Будет разумным сесть в машину, отправиться обратно в штаб-квартиру и заняться работой. Но затем я снова слышу звуки, напоминающие крик.

Этого хватает, чтобы я отбросил сомнения и заглянул в кухонное окно. Вижу Анну и ее мать, замечаю, что она снимает чайник с плиты, и понимаю, какой звук слышал. Я забыл, что кипятить воду таким образом — одна из многих старомодных и странных привычек моей бывшей тещи. У бывшей жены с ней больше общего, чем ей хотелось бы.

Исходя из моего опыта, есть два вида женщин: те, кто всю жизнь пытаются не превратиться в своих матерей, и те, кто, похоже, больше ничего не хотят в прямом смысле этого слова. Я часто наблюдал, как обе разновидности становились полной противоположностью тому, на что надеялись, — одни превращались в точные копии женщин, которыми не хотели быть, а другие никогда не соответствовали своим собственным представлениям о том, чем, по их мнению, им следовало стать.

Я иду обратно к машине — не хочу, чтобы меня видели.

Женщины в этом доме не раз делали из меня дурака. Анна всегда ясно давала понять, что не хочет, чтобы ее спасали, и что она в этом не нуждается. Наверное, я перепутал свист чайника с криком о помощи, приняв желаемое за действительное. Вы не сумеете помочь людям найти дорогу, если они не признаются, что потерялись.

Вторник 10.18

Мне кажется, что мать потеряла голову, но я держу свои мысли при себе, когда чайник начинает свистеть и она снимает его с плиты.

Краешком глаза вижу, что за кухонным окном как будто что-то шевелится. Но, наверное, мне показалось — когда я подхожу проверить, за окном ничего нет. Я поворачиваюсь и снова диву даюсь, в каком состоянии все находится. Зная ее очень хорошо, не понимаю, как она с этим мирится. В подростковом возрасте я иногда стыдилась, что моя мать убирает у других людей. Теперь мне стыдно за то, что меня волновало их мнение. То, что она делала, она делала для меня.

За несколько последних месяцев Джек послал мне пару-тройку мейлов, где писал, что маме гораздо хуже, чем раньше. Я приняла это за предлог пообщаться со мной и не поверила ему. Когда сейчас я вижу ее состояние, я себя ненавижу. Иногда родители и дети меняются ролями, и я не очень хорошо сыграла свою. Я не просто забыла текст, начнем с того, что я его вообще не выучила.

Когда я еще жила здесь, мама постоянно убирала наш дом чуть ли не с остервенением — признаюсь, что унаследовала эту привычку, — и я никогда не заставала ни дом, ни ее в таком виде, как сейчас. Для моей матери всегда было очень важно произвести впечатление. У нас никогда не было лишних денег, но она всегда красиво одевалась — часто находя для нас обеих самую лучшую одежду в благотворительных магазинах, — и она всегда, всегда, делала прическу и макияж. Я почти не помню ее другой. Она на самом деле была довольно красивой, но сейчас выглядит и пахнет так, будто не мылась несколько дней.

— Как твои дела, мама?

— Мои? Прекрасно.

Она начинает открывать и закрывать кухонные шкафы, и я вижу, что почти везде пусто. Джек упоминал, что она забывает есть и немного похудела. По его словам, она многое забывает.

— Я уверена, что где-то лежит печенье…

— Все в порядке, мама. Я не голодна…

— Ладно. Тогда приготовлю нам чай.

Я наблюдаю за тем, как она открывает две разные банки — она любит сама смешивать сорта — и берет старый заварочный чайник, который пробуждает тысячу воспоминаний о том, как мы делали это раньше. Мне сейчас действительно надо выпить, но только не чаю. Мне надо было приехать сюда раньше и заботиться о ней, как она заботилась обо мне. У меня были причины не появляться здесь. Самосохранение просто одна из них. Я чувствую потребность снова уйти, пока еще могу, но мама хватает меня за руку.