Элис Фини - Его и ее

Разглядываю лицо Рейчел Хопкинс, мертвой женщины в лесу, только здесь она моложе; она смотрит на меня в ответ. На фото мы стоим рядом. Ее рука обнимает мое голое плечо, словно мы друзья, чего на самом деле не было. Она улыбается, я тоже, но видно, что улыбка у меня фальшивая. Будь я тогда честнее, может быть, сейчас мне бы не пришлось прятаться за целый ворох лжи. Если бы я не перешла в ту ужасную школу, мы бы никогда не встретились и это бы никогда не произошло.

Я обнаружила, что что-то не так во время сдвоенного урока английского языка через несколько месяцев после исчезновения моего отца. Школьная секретарша — у нее было неестественно бледное лицо, контрастирующее с яркой одеждой — сначала постучала, а потом просунула свою слишком маленькую голову в дверь класса.

— Анна Эндрюс?

Я не ответила — в этом не было необходимости. Все ученики повернулись и уставились на меня.

— Тебя хочет видеть директор.

Тогда я не поняла, в чем дело — до этого у меня никогда не было неприятностей. Я послушно молча пошла за секретарем, а затем села у кабинета, понятия не имея, в чем дело, и почему я здесь. Директриса не заставила себя долго ждать, она вызвала меня в теплую комнату — помню, что там пахло джемом, — я увидела книги на полках, и мне стало немного легче. Кабинет походил на библиотеку, и я решила, что в такой комнате не может произойти ничего страшного. Я ошибалась.

— Тебе известно, почему я тебя вызвала? — спросила она.

Седые волосы женщины были коротко подстрижены и уложены так, словно она накрутила их на бигуди, которые потом забыла снять. На ней всегда был костюм-двойка, жемчуг и розовая помада, а на щеке — большая коричневая родинка, на которую я старалась не смотреть. Тогда я считала ее ископаемым, но она, наверное, была не старше, чем я сейчас. Люди моего возраста в то время казались мне древностью.

Я не могла взять в толк, почему меня вызвали в ее кабинет, и покачала головой. У меня перед глазами до сих пор стоит гримаса на ее лице, напоминающая улыбку. Я не могла решить, что это выражает: доброту или жестокость.

— Дома все в порядке? — спросила она.

Я знала достаточно, чтобы понять подтекст: она подозревала, что нет.

После того вечера, когда отец избил мать, он так и не вернулся домой. Я и раньше слышала, как они ссорятся, и знала, что несколько раз он поколачивал ее. Сейчас мне стыдно говорить — я наблюдала за их отношениями всю свою жизнь, — но я думала, что это нормально. Люди пойдут на все, что угодно, чтобы причинить боль тем, кого любят, гораздо на большее, чем в отношении того, кого ненавидят.

С того дня, как исчез отец, мать продавала свои драгоценности в ломбарде и выращивала что-то в своем новом огороде — поскольку мы больше не могли себе позволить покупать продукты в супермаркете — или пропивала те немногие деньги, которые у нас остались, вливая их в винные бокалы. Все остальное время она спала перед камином в гостиной, словно стерегла входную дверь. Она больше не любила спать наверху, в постели, которую делила с ним, а новую мы не могли себе позволить. Те вещи моего отца, которые не удалось продать, она использовала для растопки. Так что ответ на вопрос директрисы был определенно нет.

— Да, дома все в порядке, — сказала я.

— Ты ни о чем не хочешь поговорить?

— Нет, спасибо.

— Дело в том, что в прошлом семестре мы не получили плату за твое обучение, и, несмотря на то что несколько раз писали и звонили твоим родителям, нам не удалось поговорить ни с одним из них на эту тему. Я надеялась, что твоя мать или отец смогут прийти на родительское собрание на прошлой неделе. Ты знаешь, почему никто из них не пришел?

Потому что моя мать напилась, а мой отец сделал все, чтобы больше не быть моим отцом.

Я покачала головой.

— Понятно. А ты уверена, что дома все в порядке?

Я не сразу ответила. Не потому, что собиралась сказать ей правду. У меня просто не было достаточно времени, чтобы придумать правильную ложь и заполнить паузы между ее вопросами.

Когда я вернулась обратно в класс, все опять на меня уставились, и мне показалось, что они знают то, что не могли, не знали и вообще не должны были знать. С тех пор я ненавижу, когда на меня пристально смотрят. Может быть, в свете этого мой выбор профессии — рассказывать каждый день новости миллионам людей — кажется немного странным. Но в студии — только я и камера-робот. Если я не вижу, что на меня смотрят, — все в порядке. Ведь дети думают, что их никто не увидит, если закрыть глаза ладонями.

Кладу фото обратно в карман и замечаю красно-белый браслет дружбы на запястье. Помню, как много лет назад плела его и еще четыре таких же. Тогда мне нравилась эта задумка, но потом она меня часто мучила. Тяну за конец, пока браслет не начинает давить на мое тонкое запястье. Я заслужила боль и чувствую себя плохо, когда начинаю наслаждаться ею.

Внезапно замечаю шумную птицу и поднимаю взгляд на дом матери. Я чувствую, что должна уехать отсюда — мне здесь плохо по нескольким причинам. Снова сажусь в «Мини» и кладу руки на руль. Затем опять смотрю на браслет, он затянут так туго, что мне больно. Немного ослабляю его и вижу красный воспаленный след на коже.

Мы притворяемся, что не видим раны, которые наносим друг другу, особенно тем, кого любим. Увечье, нанесенное самому себе, всегда труднее игнорировать, но это не невозможно. Я трогаю след, будто стараюсь стереть его кончиками пальцев, избавить себя от боли, которую сама причинила. Отметина на запястье постепенно исчезнет, но шрам на моей совести от того, что случилось в первый раз, когда я его надела, останется там навсегда.

Вторник 11.25

Лицо Анны ничего не выражало, когда я сообщил ей, что мертвая женщина — Рейчел Хопкинс. Сам точно не знаю, чего ждал, но нормальный человек отреагировал бы тем или иным образом. Но могу сказать еще раз: моя бывшая жена никогда не стремилась быть нормальной. Именно это мне в ней больше всего нравилось, наряду с прочим.

По пути на встречу с Прийей заезжаю в магазин на заправке и покупаю сигареты. Судя по ее сообщению, они мне понадобятся. Дороги пусты, до места встречи ехать недолго, и я решаю быстро покурить, прежде чем выйду из машины. Может быть, у меня перестанут дрожать руки.

Я был в морге сотни раз — когда жил в Лондоне, это было рутинной частью моей работы, — но с тех пор прошло какое-то время, и это особый случай. Не переставая думаю о прошлом вечере и о том, как оставил Рейчел. Случившееся произошло не по моей вине, но сомневаюсь, что другие люди подумали бы так, если бы узнали правду.

Заставляю себя войти в здание, стараясь не давиться от запаха, который в моем представлении страшнее, чем по ощущениям. При виде тела Рейчел на металлическом столе мне приходится закрыть нос и рот. Если бы в помещении не было других людей, я бы закрыл и глаза, но на меня своим характерным пристальным взглядом смотрит Прийя. Она относится ко мне как к своему боссу, и иногда мне кажется — это все, но бывают такие моменты, как сейчас, когда я не могу не думать о том, что это нечто большее. Я никогда не реагирую. Ее нельзя назвать непривлекательной и все такое, но у меня никогда не получалось успешно совмещать приятное с полезным.