Элис Фини - Его и ее

Но это было не так.

Женская школа находилась в двадцати минутах ходьбы от нашего дома, но мама настояла, что в мой первый день отвезет меня туда — возможно, чтобы убедиться, что я туда пошла, — и подъехала прямо к воротам. Она купила старый белый фургон, на боку которого было написано название ее новенькой компании: Трудолюбивые пчелы — профессиональные клининговые услуги. Фургон был похож на консервную банку на колесах.

Я видела, что люди смотрят на нас большими глазами как на древний реликт, которому место в музее, а не на дороге. У меня не было никакого желания ни выходить из фургона, ни идти в школу Святого Илария, но я не хотела подводить маму. Я знала, что она умаслила руководство, и меня взяли в школу в середине семестра.

Моя мама убирала у директрисы — похоже, к тому моменту она убирала у половины деревни — и наверняка уговорила женщину пожалеть меня и нас. Я начала привыкать к тому, что то тут, то там ей оказывали маленькие услуги. Уборка у влиятельных людей и местных бизнесменов имела свои преимущества, включая бесплатный хлеб от булочников и уже распустившиеся цветы от флориста. Она всегда делала то, что полагалось, — оплачивала счета и сохраняла крышу у нас над головой. Я пыталась выглядеть счастливой и благодарной, оглядывая внушительное кирпичное здание, но по моему первому впечатлению школа напоминала викторианский приют — над главным входом висела с виду старинная вывеска с названием школы, вырезанным на камне:

Женская средняя школа Святого Илария.

Когда я не вышла из фургона, моя мать попыталась подбодрить меня.

— Быть новенькой всегда нелегко, независимо от возраста. Просто будь собой.

Тогда этот совет показался мне ужасным, впрочем, как и сейчас. Я хочу нравиться людям, так что быть собой совершенно не годится.

Я все не открывала дверь фургона. Помню, что смотрела на школу как на тюрьму, из которой меня могут никогда не выпустить, и была недалека от истины. Есть пожизненные приговоры, которые мы выносим себе сами. В душе мы все узники нашего раскаяния и не можем освободиться от вины и боли, которые оно нам причиняет.

В окно фургона кто-то постучал, а затем туда заглянуло улыбающееся лицо. Моя мать перегнулась через меня, чтобы опустить стекло. На девочке была такая же форма, что и на мне, только ее наряд выглядел новым. Как и всю остальную одежду, мою форму мы купили в секонд-хенде. На мне были новые туфли, но только на размер больше. Мама всегда покупала мне обувь на вырост и запихивала вату в носки туфель, чтобы пальцы не болтались.

У машины стояла тоненькая и очень хорошенькая девочка. Мы были одного возраста, но она выглядела значительно старше своих пятнадцати. Длинные золотистые пряди в ее волосах блестели на утреннем солнце. От ее улыбки с ямочками на щеках хотелось быть такой же счастливой и доброй, какой казалась она. Это первое, что я подумала о Рейчел Хопкинс: она производит впечатление славного человека.

— Привет, Рейчел. Как приятно тебя видеть, — произнесла моя мать.

Я подумала, что в деревне не осталось ни одного человека, которого бы она не знала.

— Здравствуйте, миссис Эндрюс. Ты, наверное, Анна? — спросила прекрасная незнакомка.

Я кивнула.

— Сегодня твой первый день, правильно?

Я снова кивнула, словно забыла, как говорить.

— По-моему, мы в одном классе. Пойдем со мной, хочешь? Я могу показать тебе школу и всем тебя представить.

Помню, что мне этого хотелось, очень хотелось. Она казалось такой славной, что, думаю, я пошла бы за ней хоть на край света. Мама наклонилась — она хотела поцеловать меня, но я вышла из фургона, не дав ей этого сделать — мне никогда не нравились проявления чувств на людях, — поэтому мы толком не попрощались, и она уехала. Мне не надо было спрашивать, откуда Рейчел знает мою мать; я уже догадалась, что мама, вероятно, убирает и ее дом.

Рейчел говорила. Много. В основном о себе, но я была не против. Я просто была благодарна за то, что мне не надо одной входить в здание школы. Она привела меня в класс, где уже было полно подростков и стоял шум. Когда мы вошли, наступила тишина, из-за нее или из-за меня — непонятно, но болтовня вскоре возобновилась, и я попыталась не так сильно смущаться.

Рейчел направилась к группе девочек с той непринужденностью, которую умеют изображать лишь очень популярные люди. Девочки сидели около батарей старинного образца — в школе всегда было холодно не только в прямом смысле этого слова — и она без колебаний встряла в их разговор и стала меня представлять.

— Анна, вот все, кого ты должна знать. Меня зовут Рейчел Хопкинс, и я твоя новая лучшая подруга. Это — Хелен Вэнг, она у нас умная, редактор школьной газеты, а это — Зои Харпер, она прикольная, ей нравится самой шить себе одежду и делать пирсинг на некоторых частях тела, чтобы подразнить своих родителей.

Зои заложила свои светлые соломенные волосы — они не выглядели естественными — за уши в пирсинге. Затем высоко задрала блузку и продемонстрировала сережку на пупке, словно в знак приветствия. Вскоре я обнаружила, как хорошо Зои управляется со швейной машинкой — половина школы платила ей за то, что она укорачивала их юбки.

Черные волосы «умной» Хелен были подстрижены под Клеопатру, а скулы так резко очерчены, словно о них можно было порезаться. Девочка быстро потеряла ко мне интерес и вернулась к своему занятию — она скрепляла степлером листки розовой бумаги А4. Делала экземпляры школьной газеты, как я узнала позже. Она давила на степлер всем своим весом, и звук периодически опускавшегося степлера действовал на остатки моих нервов, напоминая ружейные залпы.

Рейчел полезла в свою сумку и достала одноразовый фотоаппарат «Кодак». Я никогда не видела такой раньше, но вскоре узнала, что он требует пленки и терпения. В то время не было цифровых камер, у нас даже не было мобильных телефонов. Всю пленку надо было отдавать в проявку, иногда на несколько дней, чтобы посмотреть на одно-единственное фото.

Никогда не забуду, какой раздался звук, когда Рейчел сфотографировала меня.

Стук-постук. Сук-постук. Стук-постук.

После съемки всегда нужно было переводить кадр с помощью маленького серого пластмассового колесика, которое скрипело и оставляло след на коже ее большого пальца.

— Сними меня и нашу новую подружку в ее первый день, — сказала Рейчел, с очаровательной улыбкой, протягивая фотоаппарат Хелен, которая, похоже, немного рассердилась, поскольку ее оторвали от степлера.

Рейчел обняла меня перед объективом. Я моргнула от вспышки, и нас сфотографировали еще раз на случай, если я испортила первый снимок.

— Таким образом, у нас будет до и после, — сказала Рейчел, выхватив аппарат у Хелен и положив его обратно в сумку. Я не догадалась спросить, до и после чего. — Остальные — лузеры, особенно она , — добавила Рейчел, оглядывая других учениц в классе. Я повернулась и увидела девочку, которая сидела одна за партой и читала книгу. — Это — Кэтрин Келли, она чудна́я, если угодно, и лучше с ней не общаться. Держись нас и будешь в порядке, детка.