Максин Чан - Восьмая личность

— Осторожно, горячее, — говорит она, разливая по чашкам воображаемое молоко, потом дует на одну из чашек.

Пой-Пой берет другую чашку и тоже дует.

— Горячо, — шепчет она.

Все три плюшевые игрушки получают по своей чашке горячего молока и укладываются спать. Хлопчатобумажное одеяло натягивается так, чтобы укрыть хобот, усы и глаза.

— Ну вот, все спят, — радостно говорит Долли.

«Долли, пора внутрь», — говорю я, выходя на Свет.

Пой-Пой садится по-турецки.

— Что ты делаешь? — спрашивает она.

Я гадаю, что она имеет в виду — мою работу или вообще.

— Я фотограф, — отвечаю я.

— Круто. А что ты фотографируешь?

— Многое, но в основном людей. А иногда мне нравится снимать птиц или цветы. Ну, природу.

— А животных?

— И их тоже, — отвечаю я.

Она улыбается.

— Хочешь сфотографировать меня? — спрашивает она, опираясь подбородком на сомкнутые в запястьях ладони, которые напоминают раскрытую книгу. Пухлые щечки, фальшивая, неестественная улыбка.

Я глажу ее по руке.

— Не думаю…

— Какая отличная идея, — перебивает меня Навид, неожиданно появляясь в дверях.

Он хмыкает. Похоже, он давно наблюдает за мной. Я плотно сжимаю губы и ничего не говорю. Внезапно комната начинает вращаться, и я чувствую, как в желудок закрадывается дикий страх.

Почти сто градусов [30] Около 38 градусов по Цельсию. , и температура растет.

Я беру пятидесятую защиту от солнца, выдавливаю в ладонь и мажу свою изнемогающую от жары шею. Я гляжу на Монику, чье упругое, идеально бронзовое тело становится прекраснее день ото дня. Меня охватывает смесь зависти и похоти, мое страстное желание амбивалентно — я хочу ее тело, но не разум. Часть меня знает, что проще не трогать ее там, где она не особенно красива. Я перевожу взгляд на свой ярко-розовый живот, обтянутый красными плавками от Ральфа Лорана — подарок Моники (обозначенный оранжевым листком), и вздыхаю. Прошлой ночью, когда мы с ней лежали голые, как Красавица и Чудовище, у меня вылезла кожная сыпь. За это мне нужно благодарить мою мать. Это ее вина. От нее мне передались ирландские черты — бледная веснушчатая кожа и рыжие волосы. Такое гораздо приятнее смотрится на женщинах, а не на мужчинах.

Я гляжу на столик возле Моники: флакон с десятой защитой от солнца, экземпляр «Нэшнл джиографик» и лавандовый спрей, который ей нравится распылять на свою загорелую кожу, когда она бродит вокруг бассейна.

Мне некомфортно от перегрева, и я переворачиваюсь на живот, прекрасно понимая, что делаю это неуклюже. Мне бы очень хотелось, чтобы моя кожа была чуть больше восприимчива к солнцу, чтобы мои мышцы были понакачаннее, а живот — более упругим. Я представляю Ветерана, загорелого и мускулистого. При нашей последней встрече я позавидовал тому, как расслабленно он чувствует себя в своем теле. Обычное белое полотенце оттеняло его кожу, в каждом движении присутствовала легкость. Надо бы позвонить ему, узнать, как у него дела.

Я щиплю себя за пузо, и пальцы зажимают дюйм плоти.

«Ты должен винить только себя, — с осуждением шепчет тихий голосок в моей голове. — Хватит лениться, нужно больше работать».

Тирания «должен» и «нужно».

Я представляю, что бы я сказал пациенту, который так думает, и принимаюсь мысленно произносить мантры:

«Некоторые части моего тела вполне прекрасны.

Большая часть из семидесяти восьми органов моего тела отлично работает со дня моего рождения.

Несколько раз я на самом деле испытал, что такое любовь.

Я все еще могу наслаждаться теми же ощущениями, что чувствовало мое тело, когда я был молод.

Я могу, с разрешения и при случае, фантазировать о том, кто не может принадлежать мне.

Я без особого усилия могу заказать бургер и картошку фри.

Сегодня мое тело может наслаждаться солнцем.

Я не одинок».

Я чувствую, как моя зависть растворяется.

Становится слишком жарко, чтобы загорать, и я встаю. Моника потягивается, обнажаются узкие полоски белой кожи, и под обтягивающими мокрыми плавками набухает мой член. Заколебавшись, я тянусь за защитным кремом, накидываю на себя льняную рубашку и жду, когда эрекция пройдет.

— Как насчет пообедать? — спрашиваю я.

— С удовольствием. Может, сам выберешь? — Она улыбается, поправляя бретельки бикини.

— Ты уверена? — говорю я, указывая на крохотный треугольник трусиков. — У тебя, случайно, нет твоих «напоминалок», чтобы приклеить их туда с ценными указаниями?

Она изгибает одну бровь.

— Дэниел, я в отпуске, — говорит она, вздернув нос. — В отпуске я не испытываю надобности в таких записках.

Смеясь, я целую ее в плечо. Во рту появляется привкус лаванды.

— Тем не менее я, наверное, съем крабовые пельмени или летучую рыбу. — В ее глазах лукавый блеск.

Направляясь в тень ресторана, я прохожу мимо двух девиц чуть за двадцать со светлыми волосами до талии. Одна из них плавает кругами, другая сидит на краю овального изогнутого бассейна и шлепает по воде ногой. С ярко-красными ногтями. Мои мысли непроизвольно перескакивают на Алексу, невидимая нить привязанности вынуждает меня задаться вопросом, а чем она сейчас занимается. Я смотрю на часы и представляю ее на работе с фотоаппаратом в руке или за поздним обедом. Интересно, позвонит она Мохсину? И если позвонит, будет ли его помощь полезна ей? Понравится ли он ей? Больше, чем я? На мгновение у меня возникает желание позвонить ей и проведать ее, но я быстро отбрасываю идею. Границы.

«Господи, да ты же в отпуске».

В тени и прохладе я сажусь за стол и наблюдаю за тем, как те девицы плещутся в воде. Их молодость, непосредственность и крохотные бикини пробуждают во мне склонность к разврату.

«Я все еще могу наслаждаться теми же ощущениями, что чувствовало мое тело, когда я был молод».

Я отвожу взгляд и сосредотачиваюсь на меню.

Появляется официантка, вскоре после нее приходит Моника. Сейчас ее влажные медовые волосы собраны и подвязаны персиковым шелковым шарфом. Белое пляжное платье небрежно сползает с одного плеча, обнажая загорелые и блестящие от масла ключицу, шею и предплечье.

— Давай поторопимся, — страстно шепчет она, — и отправимся в кровать.

Она прикусывает губу. Гладит ступней мою щиколотку. Я ловлю ее ногу. Возбужденный дурак.

— Я не смогу заснуть. — Я улыбаюсь.

В поле моего зрения попадают две девицы в бикини и с длинными светлыми волосами. К их играм и смеху присоединяется воображаемая Алекса, у нее губы такие же ярко-красные, как ногти у девиц.

«Я могу, с разрешения и при случае, фантазировать о том, кто не может принадлежать мне».

Я решаю поквитаться, перестаю изображать из себя хорошую девочку и провоцирую его на то, чтобы он ударил меня.