Максин Мей-Фан Чан - Восьмая личность

Maxine Mei-Fung Chung

The Eighth Girl

© Павлычева М.Л., перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Голоса приходят и уходят. Как простуда. Как плохая погода. Как перепих по выходным. Я не знаю, как долго они здесь и собираются ли остаться. Должна сказать, они вполне дружелюбны.

Остро чувствуя их присутствие, я оглядываю сцену действия и первым делом замечаю машины. Потом пробку, растянувшуюся почти на милю и похожую на извивающуюся змею. Я щурюсь от яркого белого света фар. Семьи спасаются от городского гула, мужчины спешат домой к своим женам. Девушки на шпильках и в модных платьях едут через весь город в свои квартиры, чтобы переодеться для большого ночного загула. Все куда-то спешат, что-то делают, с кем-то встречаются.

«Только не я», – говорю я себе.

«Только не я».

В мире нет крохотного уголка, который я хотела бы назвать своим и где мне было бы приятно уединиться. Никто не знает, какой хаос творится в моей душе. Как она горит. Все мои ошибки высечены на моем напряженном лице.

Я продвигаюсь вперед на дюйм, чтобы ощутить прилив адреналина. В глубине души я всегда знала, что все закончится именно так: я, Голоса и внешний уступ Моста прыгунов, на котором я балансирую.

Я хватаюсь за перила позади, чтобы унять дрожь, и призываю себя вспомнить, как я оказалась здесь, почему у меня в левой руке какой-то ключик. Ведь я как-никак правша. Однако ничего не вспоминается, мое сознание пусто, как страница, с которой стерли текст.

И давно я здесь стою, цепляясь за перила? Да с такой силой, что костяшки побелели. Словно я отправилась в заезд своей жизни – на «американских горках», на поезде-призраке. От холода мои руки, сжимающие поручень, покрылись гусиной кожей. А по пояснице разлилась боль.

Терять время всегда плохо. Это выражение безумных. Индикатор того, как я близка к тому, чтобы полностью лишиться рассудка.

«Сконцентрируйся, – приказываю я себе. – Соберись».

Голоса откашливаются. У меня во рту пузырится мокрота. Я сплевываю ее вниз на перемещающиеся машины, и она летит в направлении, указанном ветром. Как все ретивые инфорсеры [1] Член гангстерской банды, функцией которого является принуждение к выполнению ее требований. – Здесь и далее прим. пер. , они сегодня, кажется, одолеют меня, будут с осуждением тыкать в меня пальцами, дополняя каждый жест ненавистью и угрозой.

Я смотрю вниз на изготовившуюся темноту…

Вспышка.

Мрак крадет меня на мгновение…

Вспышка.

В моем сознании всплывает образ отца, что совсем не редкость.

Закинув ногу на ногу, он сидит в вольтеровском кресле, что мы купили на гаражной распродаже. Я открываю глаза и вижу, что на нем черный пиджак от «Кромби» и синий галстук – все цвета синяков. Тусклый взгляд и щетина на подбородке – это расплата за вчерашний вечер. Над его левой рукой качается воздушный шарик «Хелло, Китти».

Вспышка.

– С днем рождения, моя сладкая куколка, – шепчет он.

– Спасибо, папа, – говорю я, потирая сонные глаза. – Я уже большая, поэтому уже не могу быть твоей маленькой куколкой. Но я сладкая. Сладкая, как котенок.

Вспышка.

Не желая, чтобы он был последним, кого я возвращаю к жизни, прежде чем отпустить навсегда, я представляю Эллу. Мы обе сидим у нее во дворе, на нас шорты из обрезанных джинсов и хлопчатобумажные топы, завязанные за шею, на ногах – силиконовые шлепки. В полуденном воздухе разливается запах жасмина. Я по столу передвигаю кувшин с пивом с ослепительного солнца в тень. Соленые орешки из миски держат в узде нашу жажду.

Неожиданно Элла придвигает ко мне серебряную коробочку с серебряным бантом. Я тяну, очень осторожно, за ленточку, и бант распадается. Внутри потрясающей красоты серьги с драгоценными камнями.

– Зеленые, – говорит она, – в цвет твоих глаз.

Воспоминание успокаивает меня, и на секунду у меня возникает желание вернуться назад, в безопасность. Моя беспомощность ослабевает. Но потом по щеке стекает одинокая слеза, напоминая мне о том, что она сделала.

Нервы натягиваются, я снова смотрю вниз.

«Как она могла? Дрянь».

Тупая, отчаянная тоска пронзает мое пустое тело, мои руки разжимаются. Голоса тихо мне нашептывают:

«Прыгай, чертова плакса».

Я подхожу к своему столу и смотрю в открытое окно на янтарный августовский вечер. Солнечный свет струится через завесу склонившейся глицинии. Я заглядываю в свой ежедневник, проверяя дела на завтра: «Четверг, 8.00. – Алекса Ву».

Обычно я начинаю свой день не так рано, до девяти, просто сегодня пошел ей навстречу, нарушив свое правило. Незначительная уступка, потому что она ищет работу на полный день, уже договорилась о нескольких собеседованиях, а также работает по вечерам – есть ли у меня возможность встретиться рано утром, она могла бы прийти в любой день, но только рано? Именно это она наговорила на мой автоответчик, при этом ее голос дрожал, словно она была на грани срыва. Меня это удивило. Я предположил, что, вероятно, ей трудно кого-то о чем-то просить из-за возможности получить отказ.

Моя секретарша перезвонила ей на следующий день и известила ее о том, что у меня есть свободное окно по вторникам и четвергам. Будет ли ей удобно прийти в какой-то из этих дней? Она согласилась; они договорились о времени и дате; я добавил Алексу в свой реестр пациентов.

Возможно, другие психиатры отказались бы менять заведенный распорядок дня, но я давно уяснил, что подобные жесты укорачивают путь к построению отношений, и убежден: те, кто прошел через опыт определенного подстраивания под других, в конечном итоге научаются идти на компромисс.

За окном пациенты борются с усталостью. Сдерживая зевоту, свесив голову и опустив плечи, они с трудом передвигают ноги – в последней попытке выполнить упражнение, прежде чем перед ужином одна из медсестер проводит их в палату. В начале занятия они выглядели дезорганизованными и перевозбужденными – мечущийся взгляд, неловкие движения – и заторможенными препаратами, что они принимают против невроза.

Устроившись на жесткой деревянной скамейке, четверо пациентов решают отдохнуть; не желая общаться друг с другом, они таращатся на огромный дуб и окружающий его островок травы. Их руки сложены на коленях ладонями вверх, как будто они просят милостыню.