Джон Кейз - Мистерия убийства

Одежда ещё не просохла. От испаряющейся влаги мне становилось всё холоднее, и я, как мог, старался сохранить тепло. Мне казалось, что уснуть в подобном положении невозможно, но на всякий случай я поставил будильник наручных часов на пять утра. Подтянул колени к груди, обнял себя за плечи и настроился на долгое ожидание.

Это была семейная прогулка. Река Потомак. Все мы — Лиз, я и мальчишки — дрейфуем вниз по течению на взятой в аренду огромной автомобильной камере. За раскидистыми кронами деревьев чуть виднеется абсолютно синее небо. Вода в реке очень тёплая, а река достаточно глубокая, чтобы наше плавательное средство не цеплялось за каменистое дно. Затянутые в спасательные жилеты близнецы пытаются грести, но камера так велика, что весла не достают до воды.

— А что, если под нами окажутся здоровенные рыбы? — интересуется Шон. — И одна из них вдруг…

— …укусит тебя за зад, — подхватывает Кевин.

— Не думаю, что в Потомаке водятся плотоядные рыбы, — вмешивается в диалог Лиз.

— Что значит «плотоядные»?

— Те, которые едят мясо.

— Я — вовсе не мясо, — возмущается Шон. — Это уж слишком!

— Насчёт рыб не знаю, — продолжает Лиз, — но мне известно, что ниже по реке пропал человек. Не исключено, что его всё-таки слопали рыбы.

— Па-а-ап!

Мы здесь не одни. Перед нами плывёт какая-то парочка, а позади вниз по реке сплавляется банда подростков. Ребята, пытаясь вытолкнуть друг друга из резиновых баллонов, страшно галдят. На их вопли я не реагирую — молодёжь имеет право повеселиться. Но меня выводит из себя нахальный сигнал чьего-то мобильного телефона.

— Подумать только, — говорю я Лиз, — от этой гадости нигде нельзя спрятаться.

— Очень скоро их сделают водонепроницаемыми, — отвечает Лиз, поправляя солнечные очки.

Сигнал не умолкает, и я готов заорать резвящимся подросткам, что они могли бы по крайней мере ответить на проклятый звонок, поскольку другим…

Сигналили мои часы.

Я проснулся мгновенно. Было ещё темно, и висел такой густой туман, что мой обзор ограничивался лишь несколькими футами. Я допил воду, с трудом отвинтив крышку заледеневшими пальцами. Все тело полнилось болью, и мне казалось, что я постарел, по меньшей мере, лет на сто. Придя немного в себя, я осторожно потянулся.

Спустя примерно полчаса небо начало светлеть. На противоположной стороне скалы за платформой имелась небольшая площадка — почти ниша. В глубину она не превышала восемнадцати дюймов, но над ней нависал скальный козырёк. Спрятаться там можно было, лишь скорчившись в три погибели, и я эту идею отверг.

Я полез вверх по скале в поисках более удобного укрытия. И примерно в пятнадцати футах над платформой нашлось место, где можно было разместиться, не балансируя над обрывом. Оттуда я, оставаясь невидимым, держал в поле зрения платформу и канаты.

Каждые несколько минут я с нетерпением смотрел на часы. Холод давал о себе знать, и, чтобы не клацать зубами, я прикусил полу куртки.

И вот, наконец, я их услышал. Они уже были рядом с театром. Непрерывный гул прибоя не позволил мне раньше уловить их приближение. До меня долетал шум шагов и голоса двух — нет, трёх — человек. Один из них говорил с явным иностранным акцентом. А затем на фоне мужских голосов я вдруг услышал весёлый детский щебет. На моих глазах выступили слёзы.

Шон смеялся. Это были типичные для парня высокие ноты, совсем не похожие на хрипловатый тон Кевина. У меня оборвалось дыхание, а сердце было готово выскочить из груди.

Я слышал голоса, но понять, о чём идёт речь, не мог. Затем послышался стук открываемых сундуков и иные звуки, сопровождающие перемещение тяжёлых предметов. Значит, началась подготовка к представлению. Предметы мебели и иной реквизит занимали свои места. Один из мужчин насвистывал.

Я изо всех сил старался держать себя в руках. Обычно я достаточно терпелив и умею ждать. Такая способность вырабатывается у тех, кому приходится многие часы проводить в аэропортах.

Но сейчас пассивное ожидание казалось невыносимым, я рвался спуститься со скалы и неожиданно на них напасть. Но трезво взвесив свои возможности — один против троих, — отверг эту идею. У меня была лишь одна попытка — один патрон, фигурально выражаясь, — и стрелять я должен был наверняка — здесь, наверху.

Один из них начал взбираться на скалу. Из своего подъёма он секрета не делал. Парень громко пыхтел и время от времени чертыхался, за что я был ему весьма благодарен, поскольку эти звуки позволяли мне следить за восхождением.

Подъём на вершину занял у меня почти полчаса, он же сделал это меньше чем за десять минут. Он возник из тумана, зацепился руками за платформу и, легко подтянувшись, оказался на ней. Это был крупный мускулистый парень с гладко выбритой головой. Татуировка в стиле маори, начинаясь высоко на шее, ныряла под воротник его штормовки. Парень снял крышку с металлической коробки, закреплённой на скале под верхним кабелем, и повернул головку выключателя. Вынув из кармана радиотелефон, он поднёс его к губам и произнёс:

— О'кей. Пускайте.

Я понял, что предстоит пробная прогонка оборудования.

Снизу кто-то бросил верёвку, и та сразу угодила в петлю. Прикреплённый к верхнему кабелю механизм, повинуясь радиосигналу снизу, пришёл в движение. На конце верёвки наверняка находился какой-то датчик, поскольку похожий на гибкую трубу аппарат быстро нащупал верёвку и зацепился за неё. Шкивы на обеих скалах пришли в движение, и верёвка натянулась как струна. Все механизмы работали на удивление тихо: даже находясь рядом, я слышал лишь едва различимое жужжание.

— Порядок, — негромко произнёс в микрофон парень с татуировкой. — Спускаюсь.

Он нажал на какую-то кнопку в металлической коробке, и механизм заработал в обратную сторону. Кабели провисли, держащие верёвку зажимы раскрылись, и та упала на землю.

К моему великому облегчению, бритоголовый тоже начал спуск.

Через двадцать минут я услышал звук ситара в сопровождении барабанов. Вскоре начали прибывать гости. Приближаясь к арене, они производили неимоверный шум.

Я старался не думать о «гостях», которые чокались бокалами и о чём-то весело болтали. Слов я не слышал, и до меня долетал лишь гул голосов.

В какой-то момент у меня запершило в горле, и я лишь ценой огромных усилий сумел подавить кашель. От напряжения на глазах выступили слёзы. Все тело окаменело, и я не знал, смогу ли действовать, когда придёт время.

А затем началось представление. Я слышал шутки и весёлую болтовню Бодро. Время от времени до меня доносился голосок Кевина, а может быть, и Шона. Публика взрывалась хохотом, громко аплодировала, а порой и охала от изумления.