Жереми Фель - Матери [litres]

– Ну нет, я же заплатил за тебя, приятель! Ты только погляди, в Эмпории тебе вряд ли когда случится увидеть такую красотищу! Это совсем не то, что кувыркаться с твоей старухой!

Стоявший рядом паренек рассмеялся. Неужели он расслышал то, что сказал Дилан? – подумал Томми.

Очередной парень, оседлавший Анну, бурно кончил и, рухнув на ложе, стянул презерватив. Его место тут же занял другой, покрупнее и помускулистее своих дружков, – он разделся и потехи ради похлопал членом по животу Анны, а потом вошел в нее энергичнее двух других.

Томми вдруг показалось, что у девицы под повязкой сверкнули глаза.

– Я следующий, а потом твоя очередь, – проговорил Дилан с таким возбуждением, будто собирался выйти на ринг.

Томми ничего не ответил: его тошнило от невыносимых запахов пота и спермы, к тому же после проглоченной «кислоты» у него страшно кружилась голова. А сердце колотилось так, что казалось, будто его удары отдаются по всему телу.

И тут возник некто посторонний – он склонился над Анной, сорвал с нее повязку и ударил ее по лицу, так что у нее изо рта брызнула струя крови и залила матрас.

Все происходило в гробовой тишине. Как в замедленной съемке, когда каждый кадр, казалось, мог остановиться.

Когтистые пальцы незнакомца рвали ее влажную кожу. Когда же Томми увидел в висевшем на стене зеркале его хитрый взгляд, он побледнел от ужаса: людоед входил в девицу с каким-то диким неистовством и кромсал с такой силой, будто хотел разорвать ее на куски. Но это была уже не Анна, а Хейли, и глаза у нее были исполнены ужаса, как и у него, потому что они оба переживали один и тот же неукротимый кошмар.

Парни вокруг них стали похожи на сгустки темного дыма, а их глаза были цвета грозового неба.

Хейли успела прокричать имя Томми, прежде чем от сокрушительных ударов напавшего незнакомца ее лицо обезобразилось и, став бесформенным, расползлось по шелковой подушке рыхлой массой, не твердой и не жидкой.

Томми кинулся в коридор и, сбежав по лестнице под оглушительную музыку, от которой у него раскалывалась голова, стал продираться сквозь толпу к выходу.

Он остановился, лишь когда за ним с необычно гулким лязгом сомкнулись двери лифта.

Оказавшись на темной улице, он двинулся куда глаза глядят, не представляя, в какой стороне находится его гостиница. Дул порывистый ледяной ветер, и его бросало в дрожь. Мимо него, совсем рядом, промчалась полицейская машина с включенной сиреной.

Через сотню метров Томми остановился, и его вырвало: он изрыгнул всю выпивку, которую проглотил, прямо на тротуар, исполосованный сверкающими, точно клинки, бликами.

Он устремился дальше, не смея оглянуться и проверить, преследует ли его кто-нибудь, и вскоре пересек проспект, показавшийся ему как будто знакомым, а потом вышел на более узкую улицу, стараясь держаться подальше от толпы, потому как был не в состоянии слышать биение скопища злобных сердец, которое казалось ему невыносимо громким.

Растворившись в своих мыслях, Томми не заметил и не услышал, как к нему тихо подкрадывались, перешагивая через лужицы, в которых вода смешалась с мочой, неизвестные.

Удар по затылку был такой силы, что Томми упал ничком как подкошенный. Один из нападавших ударил его в живот, другой – в лицо, в то время как чья-то рука, обшарив его, вытащила у него из кармана бумажник. Защищаться Томми не мог: его тело разом лишилось сил, став безвольным, как старое пугало, брошенное посреди поля. Сверху на него обрушились издевательские усмешки, которые, мало-помалу отдаляясь, в конце концов слились с шумом толпы.

Томми лежал, скрючившись, возле мусорного бака, но через несколько минут он решился встать и пойти дальше.

Впереди, метрах в пятистах, он разглядел знакомую церковь с белым как мел фасадом, у которой пару дней назад, туманным утром, они сидели с Джулией и ели мороженое.

Ему оставалось только пройти с километр по бульвару. Теперь он точно знал, куда идти, чтобы снова оказаться с ней.

И почувствовать ее кожу. Грудь. Губы.

Добравшись наконец до гостиницы, Томми постучал к ней в дверь – Джулия не ответила.

С ее стороны на стук вообще не последовало никакой реакции.

Как и на его слезы, и на мольбы.

Чувствуя, что совершенно изнемог и остался в полном одиночестве на палубе раскачивающегося на волнах корабля, он проковылял в свой номер – и рухнул на кровать.

Прильнув лбом к стеклу машины, он воззрился на трубу с синим ободком, устремленную к облачному небу, потом перевел взгляд на засаженные тополями газоны вдоль улиц и в самом конце одной из них увидел строение, обрамленное клумбами с сиреневыми цветами, – дом с тяжелой дверью, готовой открыться в любой миг.

Чтобы его заманить, чтобы снова погубить.

Томми вздрогнул и с трудом потянулся, не в силах пошевелить языком; у него было такое чувство, будто он проспал трое суток кряду, хотя на часах было только два часа дня, что ввергло его в растерянность.

Пока он спал, ему под дверь подсунули белый конверт. Это было письмо от Джулии. В нем она объясняла, что решила рано утром уехать в Топику и не знает, когда вернется, если вернется вообще. Она сожалела, что ей не хватило смелости сказать ему об этом вчера вечером, но она с нестерпимой болью поняла: ей необходимо находиться рядом с дочкой. А еще она добавила, что первое время собирается жить у подруги и всем сердцем надеется, что у него все будет хорошо. В заключение она просила его не обижаться на нее и упорно стремиться к намеченным целям.

Какое-то время Томми сидел неподвижно с письмом в руке.

Затем он вскочил, выбежал в коридор и принялся стучать ногой в дверь к Джулии, выкрикивая ее имя.

Это не укладывалось у него в голове. Она не могла с ним так поступить .

В бешеной ярости он собрался с силами и одним ударом вышиб дверь. Комната была пуста. Джулия действительно уехала. И бросила его.

Услышав шум, администратор влетел в номер и, схватив Томми за футболку, крикнул, что вызовет полицию. Томми вырвался, вернулся в свой номер, засунул в рюкзак свои вещи и со слезами на глазах бросился вниз по лестнице на улицу.

Администратор, следовавший за ним, точно тень, в истерике остановился у выхода и, чертыхаясь, набрал на смартфоне номер полицейского участка. Томми бежал со всех ног и остановился только через полсотни метров, столкнувшись лицом к лицу с тем, кто возник из прошлого и уже не собирался его отпускать.

Грэм Хьюитт провел кончиком сигареты по своей голой груди, оставив на ней теплый пепельный след. При этом он напевал «Way To Blue» вместе с Ником Дрейком, как раз звучавшим по радио. Эта грустная песня, подобно всем другим, которые он слушал последнее время, снова напомнила ему об Эмбер.