М. Л Рио - Если бы мы были злодеями

Разумеется, герб красовался и на знамени, которое находилось прямо за кафедрой. Он представлял собой белый диагональный крест на синем поле, золотой ключ и острое черное перо, скрещенные, как мечи, и расположенные на переднем плане. В нижней части знамени можно было прочитать девиз семьи и училища: Aculei sunt aceri, simul astra. «Шипы остры, как звезды». Я несколько лет провел, пытаясь понять, что это значит, но не преуспел. Однако тупость высказывания не помешала нашему почтенному декану настоять на том, чтобы студенты запомнили девиз и использовали его вместо обычного приветствия.

И это была первая фраза декана, открывающего собрание.

– Aculei sunt aceri, simul astra! Добрый вечер всем! – Холиншед появился на сцене из тени кулис, и прожектор, осветивший его лицо, заставил нас замолчать. – Еще один новый учебный год. Первокурсникам я должен просто сказать: «Добро пожаловать! Мы рады вас видеть». Второкурсникам, третьекурсникам и четверокурсникам: «Добро пожаловать, поздравляю!»

Холиншед был странноватым человеком: высоким, но сутулым, тихим, но могучим. У него был острый нос крючком, тонкие медные волосы и маленькие квадратные очки с такими толстыми линзами, что они увеличивали глаза в три раза по сравнению с их естественным размером. Ричард часто называл его доктором Джекилом и мистером Холиншедом, и, хотя это было преувеличением, при взгляде на декана, действительно казалось, что в одном теле заключены два разных человека. На собрании он выступал в роли Джекила, улыбающегося студентам так, словно мы были его собственным – ярким, но непослушным – выводком.

– Если вы сидите сегодня здесь, – продолжал он, – то вы уже приняты в досточтимую семью Деллехера. У вас будет много друзей и, возможно, появится некоторое количество врагов. Не позволяйте последним пугать вас – если вы до сих пор не приобрели недругов, вы жили слишком осторожно. А это то, охоту к чему я хочу у вас отбить.

И он умолк, задумавшись.

Александр, сидевший справа от меня, поморщился.

– Он отошел от сценария.

– Он должен переделывать свою речь по меньшей мере один раз в четыре года, – прошептал я в ответ. – Ты винишь его за это?

Рен шикнула на нас, мы виновато посмотрели на нее и перестали разговаривать.

– В Деллехере я призываю вас жить смело, – произнес Холиншед после паузы. – Творите, совершайте ошибки и ни о чем не жалейте! Некоторые из вас… – Его взгляд обратился к лингвистам, которые возбужденно захихикали. – Итак, некоторые из вас, возможно, знают, что фортуна благоволит смелым. Я призываю вас и всех остальных узнать это. Вы пришли сюда, в Деллехер, поскольку у вас есть нечто, что вы цените превыше денег, условностей и даже образования, уровень которого определяется в баллах. Вы здесь, потому что вы музыканты, актеры, художники, поэты и философы. Вы отказались быть чем-то меньшим. Однако я не спешу сказать вам, что вы особенные. – Он хмуро посмотрел на нас: похоже, на сцене появился мистер Хайд. – Наши ожидания не упираются в пределы ваших ограниченных возможностей. Мы надеемся, что вы будете целеустремленными. Мы ждем от вас решительности. Ослепите нас своими талантами. А еще имейте в виду, что мы не любим разочарований.

Его слова эхом прокатились по залу и повисли в воздухе, как ароматный пар – невидимый, но проигнорировать его было попросту невозможно. Пока он оглядывал помещение, выискивая среди студентов неизбежное разочарование во плоти, я молча решил, что в любом случае это буду не я.

Холиншед позволил неестественной тишине продлиться слишком долго, затем резко откинулся назад и сказал:

– Некоторые из вас присоединились к нам в конце эпохи, и когда вы покинете стены училища, то окажетесь не только в первом десятилетии следующего столетия, но и в новом тысячелетии. Мы планируем как можно лучше подготовить вас к переменам. Будущее обширно, необузданно и многообещающе. Хватайтесь за любую возможность, которая появится на вашем пути, и цепляйтесь за нее, чтобы ее не смыло обратно в море.

И взгляд декана остановился на нас, будущих драматических актерах. Я беспокойно заерзал.

– « Уж таково теченье дел людских:

Тот, кто попал в прилив, – достигнет счастья,

Кто пропустил его, во весь путь жизни

По отмелям пробьется да невзгодам.

Вот мы теперь плывем с таким приливом

И мы должны ловить поток попутный

Или свой замысел бросить » [20] Вильям Шекспир. «Юлий Цезарь» (Пер. А. Фета). , – добавил он.

По музыкальному залу, как будто пронесся ветерок, и я почувствовал, что у меня по коже пробежали мурашки.

– Дамы и господа, никогда не тратьте ни мгновения попусту. – Холиншед мечтательно улыбнулся и взглянул на часы. – И, кстати, о трате времени: наверху есть огромный торт, которым нужно насладиться. Если вы задержитесь еще немного, он может испортиться. Спокойной ночи!

И он сошел со сцены раньше, чем недоуменная аудитория начала аплодировать.

Минуло две недели, прежде чем произошло хоть что-то интересное. После занятия с Фредериком – во время которого тонкая грань между «гомосоциальным» и гомосексуальным в прогоне «сцены в палатке» заставляла нас балансировать между весельем и смущением – мы спустились по лестнице плотной группой, жалуясь на голод.

Наступил полдень. Трапезная – ее иногда называли Крысиной Фабрикой, хотя с момента открытия училища качество еды значительно улучшилось, – была переполнена. Мы ели одновременно со студентами философии, лингвистами и танцорами: можно сказать, что представители трех опасных дисциплин собирались в одном месте.

Мы всемером уселись за длинным столом, где устроились с максимальным комфортом.

Я посмотрел по сторонам. Когда-то эта была парадная столовая семьи Деллехер, и, хотя ее великолепие сильно померкло после того, как здесь поставили простецкие стулья, в трапезной до сих пор можно было полюбоваться лепными карнизами на потолке. Правда, на четвертом курсе нас уже ничто не удивляло, и мы больше интересовались едой. Сегодня студентам подавали пастуший пирог.

– Я, мать его, умираю с голоду, – объявил Александр, атаковав тарелку раньше, чем остальные успели сесть. – Когда я пью этот проклятый чай, мне жутко хочется есть и курить.

– Может, если б ты завтракал, все было бы иначе, – ответила Филиппа, с отвращением наблюдая, как он запихивает в рот картофельное пюре.

Ричард подошел позже, с кремовым квадратным распечатанным конвертом, который он крепко держал в руке.

– Почта! – заявил он и сел между Мередит и Рен.

– Для всех нас? – спросил я.

– Наверное, – ответил он, не поднимая взгляда.

– Я схожу, – сказал я, и некоторые пробормотали «спасибо», когда я встал.