М. Л Рио - Если бы мы были злодеями

– Хорошо.

Он расплылся в безумной улыбке, развернулся и вновь поволок ее к лестнице. Не веря своим глазам, я кинулся за ними, но Александр вцепился в мое плечо и покачал головой.

– Оливер, нет, – сказал он. – Не в этот раз.

Он, и Филиппа, и я – все мы глядели друг на друга, а умолкшие третьекурсники пялились на нас. В столовой беззаботно гремела музыка, а снаружи ревел ветер. Я был словно парализованный, прикованный к месту, как статуя, слишком ошеломленный, чтобы говорить или связно мыслить.

А гораздо позже я понял, что Мередит уже не было в Замке.

Я проснулся один в комнате Филиппы. После выходки Джеймса я провел ночь, в оцепенении бродя по Замку, ища Мередит, гадая, куда она запропастилась и беспокоясь сильнее, чем я готов был в этом себе признаться. К тому моменту, как дом опустел и все разошлись спать, я сделал нелицеприятный вывод о том, что она не вернется. В половине четвертого я постучал в дверь спальни Филиппы. Она открыла, одетая в просторную футболку и шерстяные носки, доходящие до середины икр.

– Я не могу подняться в Башню, – сказал я. – Мередит исчезла. Я не хочу спать один.

Я, наконец, понял это чувство.

Она кивнула и, не говоря ни слова, уложила меня в кровать, будто мне было десять лет, а затем свернулась калачиком рядом. Она придвинулась чуть ближе, когда я задрожал, и мы спали спина к спине, согревая друг друга. Я обманывал себя, полагая, что, когда мы проснемся, все вернется на круги своя. Но разве нормальная жизнь была возможна для нас?

Утром Замок совсем опустел. Я плохо соображал, не знал, куда все подевались, и в конце концов решил, что никто не собирается приводить дом в порядок после вечеринки.

Но наверняка мои одногруппники надеялись на то, что к их приходу Замок будет сиять чистотой. Поэтому я взглянул на каминные часы, чтобы понять, сколько времени у меня есть до нашего второго «Лира», после чего вытащил из-под кухонной раковины ведра, губки и чистящие средства.

Я несколько часов провел на четвереньках, голова кружилась от запаха хлорки, руки саднило. Мне казалось, что уже много лет в Замке не убирались как следует, и я набросился на грязь, осевшую в щелях между половицами, одержимый мыслью, что смогу отмыть ее, окрестить Замок заново, очистить его от грехов и обновить.

Из кухни я двинулся в ванную на первом этаже, потом в столовую и холл. Я ничего не мог сделать с разбитым зеркалом – надо было связаться с хозяйственным персоналом училища, однако я стер красное пятно крови Джеймса и уродливый черный «разрез» от туши Мередит. Флакон до сих пор валялся на полу. Я поднял его и положил в карман, гадая, когда мне представится возможность его вернуть.

С тряпкой и полиролью в руках я начал уборку в библиотеке. У меня жутко ныли колени, но я не сумел избавиться от отметин после маленького пожара на ковре, потому оставил все как есть.

Я вычистил ванную, вымыл пол и решил прибраться в спальнях, не потревожив чужих вещей. Сначала я занялся кроватью Филиппы. Постель Рен оставалась безупречно застеленной, что заставило мой желудок сжаться в тугой узел. Я вошел в следующую комнату: у Александра царил такой хаос, что думать об уборке было бесполезно. Я изменил своему намерению насчет частной собственности, заглянул под кровать, порылся в ящиках его стола, но ничего не нашел. Он усвоил урок, по крайней мере, я надеялся на это.

Комната Мередит выглядела привычно: у каждой вещи было свое место. Книги сложены в аккуратную стопку на столе, пустые бокалы красуются на прикроватном столике, одежда переброшена через спинку стула или лежит в изножье кровати.

Но я не заметил ее платья, в котором она была на вечеринке.

В Башню я поднимался тяжелой поступью, раздумывая о том, что я там обнаружу. На первый взгляд ничего вроде бы не изменилось. Наша маленькая мансарда с двумя кроватями, двумя книжными полками и двумя шкафами. Я начал уборку с дальнего конца комнаты. Свою смятую постель я застелил с педантичной тщательностью, оттягивая неизбежный переход к пространству Джеймса. Когда мне уже нечего было выпрямлять, складывать или прятать в ящики комода и шкафа, я собрался с духом и направился в его угол, затаив дыхание, как человек, шагающий из одного измерения в другое. Покачал головой, ругая себя за идиотизм: пока я вообще боялся прикасаться к покрывалу на его кровати. Поэтому я прибрался на книжной полке, стряхнул пыль с балдахина, поднял карандаш, который скатился на пол. Джеймс всегда отличался безупречной аккуратностью, и у меня было мало работы. Через некоторое время я все же потянулся к покрывалу, встряхнул его, поправил матрас. Разгладил складки на простыне, не перестилая ее, взбил подушки, не отводя глаз от спинки кровати, бесцельно следуя взглядом за длинной царапиной на дереве, которая появилась там еще до нашего поступления в Деллехер. Я присел на корточки, чтобы заполировать ее, и вдруг ощутил под пальцами что-то неожиданно мягкое. Я поднял руку, и вдруг белый клочок выпал из моих пальцев и спикировал на пол. Я отвернул угол простыни Джеймса и обнаружил кучку маленьких хлопковых хлопьев, собравшихся вокруг столбика кровати, словно пылевые зайчики. Я откинул простыню еще дальше. Если здесь завелись клопы или пружина прорвала обивку, то к списку запросов к хозяйственному отделу Деллехера нужно добавить и новый матрас.

Я стянул простыню целиком. На матрасе виднелась рваная дыра, похожая на шестидюймовый оскаленный рот. Я проверил, нет ли там выпирающих гвоздей, выступающих сколов или чего-то, что могло бы вспороть ткань. Ничего подобного: лишь гладкое вишневое дерево. Щель зияла, смеясь надо мной, и я не осознавал, что склоняюсь ближе, пока не увидел узкую красную отметину на краю разреза: она напоминала след от губной помады. Я выпрямился, уставившись на разрезанный матрас. Я не шевелился, будто прикипел к месту, а потом онемевшей рукой потянулся к дыре.

Пальцы пробирались сквозь путаницу обивки и пружин, пока я не почувствовал что-то бесспорно, безусловно твердое. Я обхватил предмет пятерней – сердце мое бешено колотилось – и потянул его через вату, проволоку и металлические кольца. Это далось нелегко: моя находка постоянно за что-то цеплялась, а когда я извлек ее из тайника, то выронил, и она с грохотом упала на пол. Я тупо уставился на нее, подозревая, что вижу нечто вроде самодельного холодного оружия, а на задворках сознания билась мысль, откуда оно взялось.

Это был старый багор, изогнутый на одном конце, как коготь, почерневший от времени, украденный из давно забытого стеллажа с инструментами в задней части лодочного сарая. Сам коготь и рукоять были вытерты, но кровь еще липла к трещинам, растрескавшись и осыпаясь, как ржавчина. Я склонился к находке, желчь подступала к горлу.