Валерий Бочков - Медовый рай

Белку удивили две вещи — название и цвет.

Официально тюрьма именовалась длинно: «Женское исправительное учреждение имени Джулии Расмуссен». Железные буквы были приварены к стальной арке над воротами, по верху стены тянулась колючая проволока. Стена заканчивалась пузатой сторожевой башней, там, под дощатым навесом, скучал охранник в соломенной шляпе. Снаружи тюрьма напоминала крепость.

— Кто эта Джулия? — спросила Белка сержанта.

— Там расскажут, — не поворачиваясь, ответил тот. — А может, и покажут.

Он толкнул водителя локтем, и они оба заржали.

Ворота лениво раскрылись, и фургон не спешно вкатился под арку и остановился посередине тюремного двора. Сержант клацнул замком, распахнул дверь фургона. Белка вылезла, сделала два шага, осторожно ставя ноги, словно шла по льду. Сержант ловко снял с нее наручники.

— Принимайте красавицу! — весело крикнул он двум охранникам, лениво курившим у ржавой бочки, вкопанной рядом с дощатым помостом, похожим на эшафот. — А то увезу обратно.

…И цвет. Цвет неба. Здесь, в пустыне, оно было пронзительно-синим, ядовито-ярким, как раствор медного купороса. Без единого облачка. Белка привстала на цыпочки, не отрывая взгляда от узкого окошка под самым потолком. Она загадала, что если увидит птицу, то у нее все будет хорошо.

— Малахольная, что ли? — Коренастая баба в униформе пихнула ее. — Глория, присмотри за новенькой!

Грохнула дверь, лязгнул замок.

— Малахольная… — эхом повторила Белка.

Три недели назад, еще до суда, она пыталась отравиться. Таблетками для сна, голубыми, как здешнее небо. Ее откачали. Наверное, таблеток оказалось мало, она не считала, высыпала все из банки в ладонь и проглотила. Дюжины две таблеток, не больше. С тех пор у нее появилось странное ощущение, что все, происходящее с ней, ненастоящее, что-то вроде галлюцинации. Доктор сказал — последствия шока.

Белка, стесняясь наготы, боком присела, положила тюремную робу на кафель. Глория, плечистая негритянка, бритая под ноль, быстро разделась, кинула свои тряпки в угол.

— Ну ты тоща, мать! — Глория засмеялась, повернула кран. Подставила лицо под струи душа. Улыбаясь, зажмурилась.

В душевой было восемь кабин, по четыре в ряд, друг напротив друга. Дверей не было. Мыла тоже. Белка осторожно повернула кран, вытянула бледную ладонь, вода оказалась чуть теплой. Закрыв глаза, она шагнула под душ.

— У тебя, случаем, не СПИД? — фыркая, спросила Глория. — Тощая, говорю… У нас тут была одна… Со СПИДом. Страшное дело, я тебе скажу!

Она набрала в рот воды и выпустила тонкую струю в потолок. Глория, мускулистая и ладная, цветом похожая на спелый баклажан, была на голову выше Белки. Она весело терла ладонями плоский живот и сильные ляжки. Звонко шлепнула по поджарым ягодицам. Засмеялась. Потом что-то негромко запела низким голосом. Белка тайком наблюдала за ней, она заметила, что ладони и пятки у Глории совсем светлые. Как у нее, у Белки.

— Тебя в мою камеру определили, — сказала Глория. — Я там старшая. Для тебя я бог. Каждое мое слово — закон. Сечешь?

Белка кивнула, Глория запела снова.

— А за что вы сидите? — спросила Белка. Она спросила первое, что пришло в голову. Да и какая разница, если все это тебе видится.

— Сидят на елде, — грубо ответила Глория. — А тут срок отбывают.

— Извините, я не…

— И не извиняйся! — перебила Глория. — Никогда! Если не хочешь…

Замок загремел, дверь распахнулась.

Глория, сверкнув белками, сделала страшное лицо, шепотом приказала Белке: «Молчи!»

В душевую вошел охранник.

— А вот и мыло! — Глория бесстыже уперла руки в бока, выставила лобок. — Наконец!

— Заткнись. — Охранник, в черной форме, мешковатой, будто на размер больше, даже не посмотрел на Глорию. — Новенькая, говорят, у нас.

Белка, сутулясь, повернулась боком, прикрыла локтем грудь. У нее мелко затряслась нижняя губа, она мельком взглянула в лицо охраннику и тут же уставилась в кафель стены. Старые плитки, пожелтевшие от времени, были в мелких трещинах, словно в паутине.

— Как звать? — спросил охранник тихо, почти ласково.

— Соня Белкина, верней, Софья. Белкина, — не поворачиваясь, ответила она.

— Евреечка, да?

— Русская…

— Ух, как интересно. Русская. Не было у нас тут русских. Ну-ка, повернись сюда.

Белка, прижимая локтем грудь, неловко повернулась.

— Руки убрать, — сказал охранник.

Белка беспомощно опустила руки. В душевой воняло плесенью и тухлой водой, как в сыром подвале. Охранник хмыкнул, разглядывая ее грудь, сделал шаг назад, Белка ладонью прикрыла низ живота.

— Руки… — тихо повторил охранник.

Белке показалось, что вода стала ледяной. Пальцы дрожали, она крепко сжала кулаки. Лицо охранника, гладкое, по-детски розовое, словно он еще не начал бриться, выражало скуку. Так из вежливости разглядывают в гостях семейные альбомы. Белка заметила, что у него нет бровей.

Охранник поднял руку и дотронулся указательным пальцем до ее соска — будто аккуратно позвонил в дверь. Белка дернулась, ударилась затылком в стену.

— Тихо-тихо… — проговорил он, ухмыляясь.

Его гладкое, безбровое лицо приблизилось, белесые глаза с черными дробинками зрачков уставились прямо в глаза Белки.

«Господи помилуй, да ведь он просто псих, — подумала Белка, прижимаясь спиной к ледяному кафелю. — И глаза, глаза точно как у того…»

Охранник на ощупь нашел кран, закрыл воду.

— А я тебе мыльце принес… — Он сунул руку в карман штанов. — Сейчас мы тебя купать будем… Держи мыльце. Земляничное.

Белка почувствовала, что он что-то сует ей в руку. Ее пальцы онемели, она с трудом разжала кулак.

— Ну ты чухан! — неожиданно громко воскликнула Глория. — Мыло земляничное! Что она тебе — ранетка! Не видишь, что сявка коцаная! СПИД у нее!

Охранник оглянулся.

— Что ты гонишь, белоснежка, — сказал он. — Я ж бумаги ее глядел, чистая она.

— Чистая? — засмеялась Глория. — Валяй тогда. Вперед!

Белка почувствовала, как ее колени стали мягкими, словно они были слеплены из теплого парафина. Она медленно поползла вниз по мокрой стене. Узкое окошко поехало вверх, там в бирюзе что-то мелькнуло. Птица — с облегчением подумала Белка и потеряла сознание.