Джон Харт - Путь искупления

Забрав с собой бутылку на крыльцо, она, давясь, быстро опрокинула в себя стакан, а потом уселась и стала медленно пить следующий, твердя себе, что Лиз обязательно появится, что это лишь вопрос времени и что Лиз уж точно знает, что делать. Но этого не произошло. Автомобили проезжали мимо. Солнце лезло все выше по небу. Правда была тяжелой и жесткой, но через час показалась мягче. А еще через час Ченнинг была блаженно пьяна. Как раз поэтому она и не поспешила встать, когда на ведущую к дому дорожку свернул побитый автомобиль и из него выбрался какой-то мужчина. Вот потому-то она и не испугалась – и вот почему попалась.

Он знал про Ченнинг Шоур. Она была во всех газетах и по телевизору, так что все про нее знали. Что важнее, она имела значение для Элизабет, Лиз, детектива Блэк. Эти имена проплывали у него в голове, как одно-единственное слово, и за ними следовали зрительные образы: Лиз, какой она была в юности, а потом такой, какой стала сейчас. В лице Ченнинг было много чего от Лиз. Здесь определенно была какая-то связь, а он верил в связи. Хотя в основном это были глаза, а глаза – это окна души. И это все не какие-то там досужие рассуждения и не поэтические словеса. Он знал, как это делается, – как сломать человека и держать его в таком состоянии так долго, чтобы глаза действительно стали окнами. Это момент истины. Дыхание слабеет; сердце замедляется. А что при этом возносится – так это невинность, это сама душа.

Он думал об этом, неотрывно глядя на девушку, которая сидела одна на крыльце. Когда он проезжал мимо в первый раз, ее глаза были опущены в землю, так что проехал во второй раз, а потом и в третий. В конце концов приткнул машину в двух домах от нее, где можно было спокойно наблюдать, ждать и думать обо всем этом. Он позволил копам обнаружить два последних тела, и это было частью общего плана – потому что Эдриен тоже должен страдать. Но они нашли еще и тела под церковью. Это было его ошибкой, потому что он не продумал все как следует. Был слишком самонадеян, и теперь церковь потеряна навсегда.

«Но я по-прежнему могу это сделать, как прежде».

Раньше было проще: подняться с кровати, улыбаться, говорить нормальные вещи… Когда придет время, он отправится в другие городки, найдет других женщин. И все будет чисто.

Но тут…

Тут сейчас вся эта пресса и всеобщее внимание, все эти копы со своими версиями, и никуда-то от них не деться. Они используют слова вроде «серийный убийца», «психопат» или «сумасшедший»… И никто не в силах понять правду – что все это не имеет никакого отношения к ненависти, что это вовсе не то, чему он не в силах противиться.

Но тогда почему же он сейчас смотрит на эту девушку и думает про белую холстину?

Да потому, что сам Господь иногда такой.

Совершенно необъяснимый.

Ченнинг получше разбиралась во всяком утильсырье на четырех колесах, чем большинство богатеньких девчонок, и причина была проста. Ей нравились парни из рабочего класса. В школе, в клубах. Даже когда удавалось потихоньку улизнуть на студенческие вечеринки, она пыталась найти тех, кто подрабатывает в свободное от учебы время или учится на стипендию. Терпеть не могла бледнолицых плейбоев с наманикюренными ногтями – а это практически все мальчики, которых она знала, выросши в богатой семье. Предпочитала ребят в татуировках, с мозолистыми руками, пусть даже слишком простых и грубых, но готовых заинтересоваться ею вне зависимости от того, есть у ее семейства деньги или нет. Все, чего таким парням хотелось, – это хорошо провести время, сбежать от действительности, и она была такая же. Это было еще до подвала, но ей по-прежнему были близки такие машины – ржавые и побитые «ведра» и «помойки» на лысой резине, с чахоточно хрипящими моторами.

– Я вас знаю?

Он был освещен со спины солнцем – взрослый мужчина в бейсболке и темных очках. Что-то в нем казалось смутно знакомым, но она уже успела по уши налиться водкой, и мир умиротворяюще расплывался перед глазами.

– Не уверен. – Он остановился в пяти футах от нее, автомобиль у него за спиной по-прежнему тарахтел на холостых оборотах. – А ты?

Где-то в глубине головы зазвенел тревожный колокольчик. Мужик вел себя слишком уверенно. А она не любила уверенных.

– Ты здесь одна?

Ченнинг посмотрела на его автомобиль – тридцатилетний «Додж», отплевывающийся сизым дымком. Что-то тут было не то. Скорее, даже абсолютно всё. Теперь она ясно это почувствовала. Одышливое постукивание под капотом. Человек, который казался знакомым, но не совсем.

– Это дом полицейского.

– Я в курсе, кто тут живет. Но не думаю, что она дома.

На нем были рабочие башмаки и фланелевая рубашка. Колокольчик зазвонил настойчивей. Девяносто пять градусов [39] 95 градусов по Фаренгейту – 35 градусов Цельсия. – и фланелевая рубашка?

– Я ведь могу ей позвонить.

– Валяй.

Ченнинг неловкими пальцами вытащила из заднего кармана телефон и успела набрать шесть цифр, прежде чем в руке у него появился электрошокер.

– Это еще что?

– Это-то? – Он приподнял его. – Да ничего.

Она увидела тусклые зубы, когда его губы судорожно дернулись в подобии улыбки, а потом намек на профиль, когда он повернулся, чтобы оглядеть улицу в обе стороны. Ченнинг ткнула в следующую кнопку.

– Вот, уже звонит!

Он шагнул на нижнюю ступеньку.

Она встала.

– Не подходите!

– Боюсь, что надо.

Ченнинг повернулась к двери, но на последней ступеньке споткнулась и всем своим весом рухнула на крыльцо. Прикоснулась к голове, и пальцы вернулись все в крови.

– А у тебя красивые глаза.

Поднявшись на последнюю ступеньку, он склонился над ней.

– Очень выразительные.

Ченнинг очнулась в машине, в которой воняло бензином, мочой и пересохшей резиной. Автомобиль был тот самый, «Додж». Она лежала под пластиковым брезентом сзади. Сразу поняла, что это та же машина – содрогалась даже на мельчайших кочках, громыхая подвеской и сильно накреняясь на поворотах, тормоза скрежетали, словно металлом о металл. Голова Ченнинг была прижата к канистрам, замасленному домкрату и чему-то, что казалось картонной коробкой, набитой камнями. Она попробовала пошевелиться, но в запястья и лодыжки тут же больно вре́зались пластиковые стяжки. Ужас был острым и реальным, поскольку она знала, что может значить такая беспомощность.

Не в теории.

На собственном опыте.

Этого не должно случиться опять! Ченнинг уже миллион раз себе это обещала. «Больше никогда! Я скорее умру!» Но правда была другой. Правда была жесткими пластиковыми стяжками и бензином, ее кровью на коврике грязной машины.

А потом, здесь был еще и этот псих.