Сара Пекканен - Тот, кто всегда рядом [litres]

– Цвет волос… Шарф… В прошлый раз ты выглядела иначе. Разве ты не носишь очки?

– Носила… Ношу. В тот раз я только вышла из душа, поэтому была в них.

Я вспоминаю, как выглядела тем вечером: в худи, с убранными в хвост волосами и в очках в черепаховой оправе, скрывающих часть лица.

Мэри слегка вздрагивает. Потом наклоняется, чтобы поднять газету; видимо, для этого она и открыла дверь.

– Я просто удивилась при виде тебя, вот и все, – говорит она, но я замечаю ее настороженный взгляд, когда она заходит обратно в квартиру. Затем я слышу, как щелкает замок.

Быстро открываю свою дверь и забегаю внутрь. Мчусь в ванную, вынимаю линзы и убираю их в маленький пластиковый контейнер, который мне дал окулист. Нахожу в шкафчике очки, надеваю их и беру резинку, чтобы собрать волосы в низкий хвост. Снимаю фитнес-браслет и запихиваю под раковину.

Подношу лицо к зеркалу, тяжело дыша.

Если ты действительно хочешь преобразиться, то позволь нам помочь! Мы с Джейн этим живем, – сказала мне Кассандра.

Мне кажется, это абсолютно твой цвет, – сказала Джейн и протянула мне вырванную из журнала страницу с изображением модели, рекламирующей шампунь, с тем чтобы я отдала ее стилисту, к которому меня привели сестры Мур. Кассандра попросила его, чтобы он поработал и над бровями.

Когда я упомянула, что подумываю о контактных линзах, они завопили: Да! – и подтолкнули меня записаться к окулисту.

Они так хорошо знали Аманду.

Может ли быть простым совпадением, что все их предложения сделали меня похожей на их умершую подругу?

Даже если это было ненамеренно, они должны это замечать.

Стиль Аманды мне идет; я знаю, что стала выглядеть лучше. И ее квартира мне идеально подходит.

Так почему у меня дрожат руки?

Я отменяю встречу с юристом, потеряв на этом двести шестьдесят долларов.

Как детектив Уильямс может расценить все мои странные поступки? Я подружилась с подругами Аманды. Проникла на крыльцо к ее матери и украла почту. Я живу в квартире Аманды. И даже выгляжу как она.

Безопаснее будет оставить все как есть.

– Мисс?

Валери повернулась, подумав, что седой джентльмен, который заказал ланч, хочет что-то уточнить. Но вместо этого он щелкнул пальцами и показал на нее.

– Я только что понял, кто вы!

Она стояла перед ним в черных слаксах и белоснежной рубашке, с подносом на ладони, на котором она принесла ему холодный чай.

– «Закон и порядок: специальный корпус». Я прав? У меня безошибочная память на лица!

Валери улыбнулась и изобразила свой лучший бруклинский акцент.

– Верни «Доритос», детка. Я видела, ты спрятал их под пальто.

Клиент рассмеялся, но потом выражение его лица изменилось. Валери знала, о чем он подумал: очередная неудавшаяся актриса подает сэндвичи на Сансет-стрип.

– Сейчас принесу ваш сэндвич, сэр.

Она поспешила прочь.

Ее узнали не впервые, но в последний раз это произошло несколько лет назад. Когда ей было ближе к тридцати, она получила второстепенную роль в дневной мыльной опере, которую потом сняли с эфира из-за низких рейтингов, и даже наслаждалась, раздавая автографы – однажды – парочке туристок средних лет, приехавших на студию.

Как ни тяжело было это признавать, эта роль на один сезон стала зенитом ее карьеры.

Слишком молодая, слишком старая, слишком низкая, слишком высокая, слишком красивая, недостаточно красивая, не совсем тот тип…

Ее история была не слишком оригинальна: в семнадцать лет она вышла из автобуса с двумя чемоданами в руках и несколькими сотнями долларов в кармане, нацеленная покорить Голливуд. Но Валери не только следовала за мечтой; еще отчаяннее она убегала от прошлого.

Гав-гав!

Неважно, сколько миль пролетело под колесами тесного автобуса, в котором воняло сэндвичем с фрикадельками – его ел парень в нескольких рядах от нее. Она все равно слышала эхо насмешек, преследовавших ее, когда она шла по длинному школьному коридору, по обеим сторонам которого тянулись шкафчики.

Слышал, ты предпочитаешь по-собачьи! – крикнул один из футболистов, а парень, который ее предал – подонок, который был веселым и популярным и казался вполне нормальным, – ухмыльнулся и дал пять этому идиоту-футболисту.

Но тогда это не закончилось. Ни в тот день, ни даже на следующей неделе. Насмешки и сплетни распространились по школе, как вирус.

Кто-то – она даже не знала кто – за обедом бросил ей в голову собачье печенье. Она должна была играть роль Риццо в школьной постановке «Бриолина», но резко отказалась от участия. Она знала, что как только выйдет на сцену, начнется лай – так было, когда ее вызывали в классе.

Она никому не могла рассказать правду: что все было совсем иначе, что их друг – лжец и ублюдок, что она по-прежнему девственница.

Кто ей поверит?

Никто. Даже собственная мать, которой она попыталась рассказать.

Она не могла больше оставаться в школе.

Итак, Калифорния. Другой конец страны. Там ее никто не знал. Это был шанс на новую жизнь, шанс показать всем, кем она может стать. Она работала няней, личным тренером, барменом и подавала еду на съемках, пока пыталась получить членскую карточку Гильдии киноактеров. Она жила в маленьких квартирках с двумя или тремя другими девушками, чтобы разделить арендную плату – за исключением того года, когда ей исполнилось двадцать один и она ненадолго вышла замуж.

В целом, ее брак складывался неплохо: теперь Валери не приходилось платить за аренду и она жила в спальне Тони, а он спал на диване. Тони был родом из маленького городка в предместье Мадрида, и он заплатил Валери пять тысяч долларов – в основном десятками и двадцатками, скопленными с чаевых, – и получил грин-карту. Она сохранила несколько приятных воспоминаний и его фамилию, Риччи, что помогло ей убежать от прошлого еще дальше.

Валери мастерски изображала различные акценты и феноменально хорошо запоминала реплики, что помогло ей обзавестись агентом. Но после тридцати ей стало предоставляться все меньше возможностей. Ее последней работой стала роль молодой мамы, испытывающей проблемы со стиркой, в местной рекламе, и гонорар за нее не покрыл даже месячную аренду.

Вот уже несколько недель агент даже не приглашал ее на кастинги.

Валери забрала на кухне сэндвич и взяла в свободную руку кувшин с холодным чаем. Ресторан брал деньги за долив – глупое правило, – но она снова наполнила бокал седого мужчины и сказала: «За счет заведения».

– Спасибо, милая.

Позднее, когда она протирала его столик, она обнаружила двадцать долларов чаевых и записку на чеке: « Держись, все будет».

Возможно, он почувствовал, что она собирается сдаться.