Тана Френч - Ведьмин вяз

– Вот и хорошо, – улыбнулась в ответ Сюзанна, – пришлешь мне открытку.

Она протянула руку Леону, и они переплели пальцы. Леон сжал ее ладонь. В камине вспыхнула щепка.

Я смотрел на них как на инопланетян, сделанных из другой, непонятной мне материи, прикасаться к которой опасно. Линия Сюзанниной щеки, белой и гладкой, как полированный камень, на котором пляшут отблески пламени. По стене скользнула длинная тень от руки Леона, спокойно откинувшего волосы со лба.

– Ну вот, – Сюзанна откинулась на спинку дивана и посмотрела на меня, – теперь ты все знаешь.

– Да, – ответил я. – Спасибо.

– Ты ожидал чего-то другого?

– Ну, в общем, да.

– Расстроился?

– Пока и сам не понимаю, – признался я.

– Ничего, привыкнешь, – ободрила меня Сюзанна. – Со временем.

– Обещай, что не побежишь к Рафферти, – покосился на меня Леон, вроде и шутка, вот только он не шутил.

– Что? – Такое мне и в голову не пришло. – Нет.

– Конечно, нет, – сказала Сюзанна. – Тоби не дурак. Даже если бы он захотел нас посадить, а он не хочет, и рассказал обо всем Рафферти, ничего не изменилось бы. Началась бы неразбериха, суета, а в итоге кончилось бы ничем. Пусть все остается как есть, – Сюзанна приподняла бровь, – так ведь?

– Нет, все совсем не так, если Рафферти по-прежнему считает, что убийца – это я.

– Не считает. А если даже и считает, что он тебе сделает? – Я не ответил, и она добавила: – Правда, Тоби, расслабься уже. Все под контролем.

Я перевел взгляд с Сюзанны на Леона. Мне хотелось спросить их о важном, вот только никак не мог понять, о чем именно.

– И вам ни капли не жаль? – спросил я и сразу же осознал, что сморозил лицемерную псевдонаивную глупость. Я думал, что услышу в ответ грубость, но они задумчиво молчали.

– Нет, – произнес Леон. – Наверное, это ужасно. Но нет.

– Доминика уж точно, – добавила Сюзанна. – Его родителей – да. Сперва мне их не было жалко, потому что это они отчасти виноваты в том, что он был таким говнюком, но когда у меня появились дети – да. А его самого – никогда. Я честно пыталась. Но нет. Пошел он.

– Конечно, мне бы хотелось, чтобы всего этого не было, – пояснил Леон. – Чтобы мы с ним вообще не были знакомы. Но как сложилось, так сложилось…

– Правда? – полюбопытствовала Сюзанна. – Выходит, ты все же жалеешь?

– Я бы предпочел, чтобы мне не пришлось никого убивать. А ты разве нет?

Сюзанна задумалась.

– Даже не знаю, – ответила она. – Не будь ничего этого, едва ли у меня хватило бы смелости завести детей. Доминик ведь не суперзлодей – таких, как он, полно. И если ты ничем не можешь им ответить, только расслабиться и получать удовольствие, а потом выслушивать от доброхотов, мол, пустяки, с кем не бывает, – стоит ли вообще рожать детей в такой мир? А теперь, – она накрыла ступни одеялом, в комнате похолодало, – я по крайней мере знаю, что если какая-то сволочь обидит моих детей, я найду на нее управу.

Я вспомнил, как Сюзанна рассказывала о том докторе, а я, отупев от коктейлей и травы, пытался и не мог сообразить, к чему это она. Тогда я подумал, что она хотела меня предупредить, но я ошибался. Она рассказывала это ради Леона, а вовсе не ради меня, хотела его подбодрить: не волнуйся, видишь, на что мы способны .

Леон щелкнул зажигалкой, затянулся и сказал мне:

– Это же тебе не “Сердце-обличитель”. Последующие десять лет, проходя мимо вяза, мы вовсе не слышали, как скелет внутри скребет по стволу. [27] Рассказ Эдгара Аллана По, написанный от лица убийцы.

– Иногда в грозу я ловила себя на мысли: надеюсь, вяз не рухнет , – сказала Сюзанна, – но и только. Я видела его каждый раз, как мы сюда приезжали, и в девяти случаях из десяти даже не вспоминала о Доминике. И сто раз сидела под деревом.

– И жаль, что не вспоминала, – Леон бросил на нее раздраженный взгляд, – иначе запретила бы детям лазить куда не надо.

– А я и запрещала. Миллион раз повторяла. Зак пытался привлечь к себе внимание, распереживался из-за Хьюго…

– Но ты же прекрасно понимала, что так и будет! Могла бы оставить его у родителей…

– Я же не знала, что Хьюго устраивает общий сбор. Да и что изменилось бы? Доминик в любом случае никуда не делся бы. И рано или поздно нам пришлось бы что-то решать. Теперь же, по крайней мере…

Пререкаются, как в детстве, словно кто-то уронил чей-то телефон или залил кока-колой тетрадку.

– Не понимаю, – сказал я громко, они замолчали и уставились на меня.

– Чего ты не понимаешь? – спросила Сюзанна.

– Вы все-таки человека убили . Вы… – смотрят вопросительно, с любопытством, под их взглядом трудно не сбиться с мысли, – вы убийцы . Так почему же тогда… – Почему же тогда вы так спокойны , хотел сказать я, вы же должны на стенку лезть, это несправедливо . – Почему же вам все равно? Почему вы не чувствуете вины?

Снова молчат и смотрят. Думают – и явно не о том, можно ли мне доверять, а пойму ли я ответ.

– Скажи мне вот что, – наконец проговорила Сюзанна, – с тобой кто-нибудь когда-нибудь обращался так, словно ты и не человек вовсе? И не потому что ты чем-то его обидел, а просто так, потому что ты – это ты? С тобой кто-нибудь когда-нибудь вытворял что душе угодно? Издевался над тобой, как хотел? – Она смотрела на меня не моргая, и глаза ее так горели, что я на миг даже испугался. – И представь, что ты вообще ничего не можешь с этим сделать. Вякнешь хоть что-то, и тебе тут же скажут: глупости, не ной, хватит, сколько можно, подумаешь, что такого-то, так тебе и надо. С другими так не поступают, не нравится – меняйся.

– С ним-то, конечно, никто так не обращался, – сказал Леон, и голос его напомнил мне о мальчишке, который, горбясь под тяжестью рюкзака с книжками, старался поскорее прошмыгнуть по школьному коридору, ни на кого не глядя. – Ему не понять.

– Леон прав?

– Нет, – ответил я и отчего-то вспомнил не только тех двоих в моей гостиной, это-то как раз было вполне объяснимо – сладковатый молочный душок одуряюще близко, удар за ударом, – но и – в вихре смятения – невропатолога из больницы, его липкую бледность, складку на шее над воротником рубашки, равнодушный взгляд: Это зависит от множества факторов.

Каких ф-ф-ф… факторов? Еле ворочаю языком, точно глупорожденный. Во взгляде врача мелькает смутная жалость и отвращение – вот та минута, когда он счел меня недостойным объяснений, заклеймил и отправил приговор в архив без возможности обжалования.

Трудно сказать что-то определенное.

Да, но, но, но, можж… может…

Займитесь лучше физиотерапией. А медицинские вопросы оставьте нам.

Удар ногой по ребрам, хруст, ах ты мудак, ты чё, самый умный, что ли…

– Хорошо, – сказала Сюзанна. – И что бы ты с ними сделал?