Лори Флинн - Посмотри на неё

Лишь развернув карту и почти отправив ее в шредер, стоящий в кабинете моей мамы, я замечаю кое- что странное в ней. И я не уверена, что понимаю, что это означает.

ТАББИ ГОВОРИТ МНЕ, что она не нравится Кигану.

– Он хотел, чтобы они с Марком все лето вдвоем были не обременены отношениями. – Она закатывает глаза, а потом смотрит на свои ногти, которые сегодня накрашены темно-фиолетовым.

– Я ходила к нему, – говорю я. – К Кигану. Он сказал, что у него для тебя сообщение.

Табби слегка приподнимает левую бровь, и я почти успеваю упустить из виду это едва заметное движение. Почти.

– О, неужели? И зачем тебе вообще ходить к нему? Держись от него подальше, Бридж. Он нехороший человек.

– Меня не нужно защищать. Он хотел, чтобы я тебе сказала, что ему совсем не жаль.

Она улыбается.

– Ага, уверена, что так и есть.

– Что он вообще имел в виду, Табби?

Она наклоняется вперед так близко, что наши лбы практически соприкасаются. Ее веснушки, появившиеся за лето, поблекли и почти исчезли.

– Скоро узнаешь.

КОЛДКЛИФФСКИЙ ВЕСТНИК

30 ноября 2019

Судебное заседание по делу Синеглазой Убийцы Бойфренда объявляется открытым

Автор: Джули Керр

Суд над семнадцатилетней Табитой Казинс, обвиняемой в убийстве первой степени после гибели во время похода ее парня – принстонского студента Марка Форрестера, состоится утром в понедельник в здании суда города Колорадо-Спрингс округа Эль-Пасо. Казинс уже подала ходатайство о признании себя невиновной, и ее интересы представляет высококвалифицированный адвокат Марни Деверо, которая сообщила прессе о существовании неопровержимого доказательства невиновности ее подзащитной.

«Правда восторжествует, – сообщила Деверо в своем эксклюзивном заявлении на прошлой неделе. – Можете не сомневаться».

Окружной прокурор Энтони Пэкстон сказал, что для семьи Форрестера свершится правосудие.

КОММЕНТАРИИ

БригадаСкелетов:Эту сучку отпустят!!!

КотикиТаббиНавсегда:Наконец-то настанет ее очередь высказаться.

Я СТАРАЮСЬ НАВЕЩАТЬ Табби раз в неделю. Я приношу ей вещи, без которых она не может жить: лак для ногтей, помаду, накладные ресницы, журналы. Моя мама постоянно просится поехать со мной, но я говорю ей, чтобы она оставалась дома. Я знаю, что если она поедет со мной, она будет стоять у меня над душой и говорить за нас обеих.

Я думала, что сегодня Табби будет выглядеть хуже обычного из-за приближающегося суда. Но она не плачет. На ней надеты бежевая тюремная униформа, носки и сандалии без задников. Она уложила волосы и сделала макияж.

Самое поразительное отличие я вижу в ее глазах. Они теперь не синие, а грязно-коричневые.

– Твои глаза.

Я не могу сдержать удивления. Почему они карие?

Табби закатывает глаза.

– Да, я ношу цветные контактные линзы. Кто-то украл у меня последнюю пару. Бридж принесет мне завтра новые. Я сама на себя не похожа без них.

Без синих глаз в Табби изменилось все. Ее кожа потускнела, глаза стали меньше, как будто изменили свою форму. Она не похожа на девушку, о которой все говорят. Она похожа на девушку, мимо которой пройдешь на улице и потом больше не вспомнишь. Она похожа на меня.

– Я не знала, – говорю я. – Почему ты мне не сказала?

Табби кладет ладони на колени.

– Наверное, мы просто не можем делиться друг с другом всем.

Я впиваюсь ногтями в ткань джинсов.

– Куда ты собиралась уехать? В ту ночь, когда тебя арестовали? Ты собрала сумку.

Это был единственный вопрос, который я поклялась себе не задавать Табби, но мне нужно знать на него ответ. В тот день мы разговаривали по телефону.

– Мне так скучно, – сказала она, позвонив мне с домашнего. – Если я посмотрю еще хоть час «Настоящих домохозяек», то у меня умрут оставшиеся клетки мозга.

Она также сообщила мне, что уже накрасила ногти на ногах и навела порядок в шкафу.

– Держись, – сказала я ей. – Я приду навестить тебя завтра.

В ту ночь, когда полиция приехала за Табби, у нее уже была собрана сумка. Возможно, именно тогда они решили, что она виновна, ведь не может же кто-то бежать без причины.

– Это был необдуманный шаг, – говорит она. – Мне не стоило этого делать. Я просто не могла находиться в доме больше ни секунды. Все думают, что я виновна, Элли. Ты хоть представляешь, каково это? Представляешь, как это, когда никто тебе не верит?

– Я тебе верю, – отвечаю я, – как и твои родители. И мои родители. И Бриджит. И…

Только вот я больше не знаю, кого еще добавить в этот список.

– Я просто увидела, как у меня перед глазами проносится вся моя жизнь. Я даже не знала, куда поеду. Не то чтобы я планировала уехать с концами. Мне просто нужно было выбраться из дома. – Она нервно шаркает сандалиями по полу.

«Но зачем сумка?» – хочу спросить я, но останавливаю себя.

– И вот теперь ты застряла здесь, – говорю я.

– Всего лишь до суда. Потом я буду свободна, – уверенно заявляет она. – Что сейчас обо мне говорят? Расскажи мне все.

– Я перестала читать новости, – вру я. – Это не имеет никакого смысла. Они даже не знают тебя. Как бы мне хотелось сделать так, чтобы они перестали о тебе всякое говорить.

Табби закручивает свои волосы в черный тугой жгут и отбрасывает их за плечо.

– Зачем? Пусть говорят.

– Они думают, что ты какой-то монстр. Это несправедливо.

Она наклоняется вперед. Я теряюсь, когда вижу Табби вблизи без ее ярких глаз, в которые я так долго смотрела и которые мечтала видеть у себя. Такое ощущение, что я смотрю в кривое зеркало.

– Мы девушки, Элли. Мы делаем один неверный шаг и сразу превращаемся в олицетворение зла. Мы не можем быть где-то посередине. У нас нет права на ошибку.

После этих слов наше время подходит к концу, хотя я только что пришла. В присутствии охраны я сообщаю Табби, что на столе оставляю передачку от моей мамы.

– С тобой все будет хорошо, – говорю я, пока Табби ведут туда, откуда привели и где она проводит свои дни.

Она оглядывается на меня с улыбкой.

– Я знаю.

– РАССКАЖИ МНЕ ЧТО-НИБУДЬ о себе, – просит Кайла. Она растянулась у меня на диване, как у себя дома, и закинула ноги мне на колени. Мне бы хотелось, чтобы для нас это было чем-то обычным и нормальным, но наши отношения трудно назвать нормальными. Мы просто притворяемся и делаем то, что должны делать парочки.

– Во мне нет ничего интересного, – говорю я.

– Это неправда. – Она пододвигается ближе. На ней моя футболка с «Металликой», которая когда-то принадлежала моему отцу. Кайла всегда надевает мои вещи, когда приходит ко мне, как будто это поможет нам стать теми, кем мы не являемся.