Эми Маклеллан - Вспомни меня [litres]

– Дай-ка я тебе кое-что покажу. – Прошаркав к шкафу, она неловко открывает дверцы. – Вон там, внизу. Большая черная папка.

Покрытая пылью, та слегка пахнет нафталином. Я вытаскиваю ее и кладу на стол, смахнув в сторону кусочки пазла. Поправлять я ничего не собираюсь. Я едва сдерживаюсь от того, чтобы вообще все здесь сбросить на пол и поджечь.

Мать усаживается на кровати и роется в папке, не открывая до конца, чтобы я не могла заглянуть внутрь. Мне было бы легче легкого вырвать ее из скрюченных артритом рук, но я не собираюсь доставлять старой ведьме такого удовольствия. Выудив наконец коричневый конверт, она протягивает его мне. Внутри пожелтевшие газетные вырезки – те самые новостные заметки, не попавшие в интернет. Правда, двадцать лет таившиеся в пыли и молчании.

– У других остаются школьные аттестаты, извещения о рождении детей и продвижении по работе. Вот что принесла нам ты.

Беря в руки конверт, я чувствую, что в нем – вся потаенная тьма, вся грязь моей жизни. Когда я прочту содержимое, мне откроется то, что я скрывала сама от себя. Страха я не чувствую, только жажду все наконец узнать. Я жадно впитываю детали, упиваюсь ужасными подробностями, пока не понимаю, что с меня довольно.

Виновница страшной аварии была пьяна.

Полиция ищет свидетелей жуткого субботнего ДТП на Дроверс-лейн, в котором погиб мужчина и тяжело пострадала женщина. Утверждается, что сидевшая за рулем двадцатишестилетняя мать-одиночка Сара Уоллис употребляла алкоголь перед тем, как сесть в машину со своим годовалым сыном и еще одним человеком – предположительно, членом семьи. Ребенок доставлен в больницу с незначительными травмами, в то время как женщина в состоянии комы отправлена самолетом в клинику Джона Рэдклиффа в Оксфорде. Мужчина погиб на месте, его имя пока не называется.

Водитель грузовика Гэри Марчент, который самоотверженно направил свою машину в сторону, избегая лобового столкновения, заявил, что «форд эскорт» двигался по встречной полосе со значительным превышением скорости. «Тем двоим повезло, что живы остались», – добавил Гэри.

Все мое существо понемногу наполняется парализующим ужасом. Вот она, авария, о которой никогда не говорила Джоанна, и ответы, которые я никогда от нее не слышала. Я убила Роберта и искалечила сама себя. Однако малыш выжил…

Подняв голову от вырезок, я гляжу дикими глазами на мать.

– Что случилось с ребенком? Где он?!

Та смотрит на меня с отвращением.

– Все по справедливости. Ты забрала мужа Джоанны и погубила его. А она взяла твоего сына.

У меня отпадает челюсть, вырезки летят на пол. Мать что-то бубнит, требует их поднять, но ее слова доносятся до меня словно издалека. У меня есть сын. Джеймс.

Я отхожу к окну и прижимаюсь лбом к холодному стеклу, пытаясь осмыслить информацию. У меня есть сын. Надо вернуться, надо сказать ему! Я делаю глубокий прерывистый вдох. Теперь все будет по-другому.

Потом я вдруг понимаю, почему мать находится здесь. Она сидит с совершенно отсутствующим видом, как будто внутри у нее что-то выключилось. Спина прямая, глаза открыты, в них пустота. Правая рука обвисла, по юбке расползается пятно… Черт!

– Мам, с тобой все в порядке?

Губы движутся, однако рот не издает ни малейшего звука, только слюна течет с подбородка. Черт, черт!.. Возле кровати висит шнур тревожной кнопки, я ожесточенно дергаю за него и выбегаю в коридор, зовя на помощь. Навстречу мне уже спешит женщина в зеленой униформе сиделки.

– Что случилось, милая?

– Моя мать, с ней что-то не так!

– Ох, божечки, Роузи! Идемте, милая, идемте.

Откуда ни возьмись к ней присоединяются еще двое; они поднимают болезненно тонкие ноги матери на кровать, щупают пульс.

– Ее таблетки! – командует кто-то.

От меня толку никакого. Я ничего не знаю ни о диагнозе матери, ни о ее лекарствах. Она мне практически чужая, мне странно здесь присутствовать, видеть ее в таком состоянии. Я с тоской ломаю руки – неужели все случится прямо сейчас?!

Одна из сиделок, подойдя, ласково кладет ладонь мне на плечо.

– Не волнуйтесь, дорогая. Знаю, выглядит страшновато, но мы к такому привыкли.

– С ней это уже было?

– Сейчас припадки происходят чаще. Для пожилых пациентов трудно подобрать дозу препаратов от эпилепсии, обычно приходится учитывать еще целую кучу лекарств.

– У нее эпилепсия? – Ирония судьбы – мои таблетки от тревожности, прегабалин, также используют для лечения этой болезни.

Сиделка недоуменно на меня смотрит. Да, конечно, как дочь, я должна была знать диагноз матери.

– Боюсь, в таком возрасте она довольна распространена. Стареть паршиво, да? – усмехается сиделка.

Это она в мой адрес? Я себя старой не считаю. В определенном смысле моя жизнь так долго была поставлена на паузу, что я по-прежнему чувствую себя на двадцать с небольшим, словно после анабиоза.

– С ней все будет в порядке? – киваю я в сторону кровати. Мать лежит без движения, одна из сиделок стягивает с нее мокрые колготки.

– Да, дорогая, но нам придется отвезти ее в больницу, проверить состояние. Боюсь, придется подождать – «скорые» сюда не особо торопятся. – Сиделка сочувственно улыбается. – Почему бы вам не погулять пока в парке? Денек сегодня отличный, – добавляет она, кивая на раздвижную дверь во дворик.

У меня возникает ощущение, что я им мешаю. Ладно, мне же лучше. Я нисколько не чувствую себя обязанной остаться здесь, с матерью. Она всегда меня ненавидела, и я не стану притворяться. Пусть гниет здесь со своими припадками, шпыняя других обитателей пансиона и постепенно все больше и больше теряя разум. Пусть теперь ее бог о ней заботится.

Выйдя, я поднимаю лицо к солнцу, но от бескрайнего небесного простора у меня начинает кружиться голова. Или это из-за путающихся, бешено бегущих в мозгу мыслей? Столько новостей. Моя мать по-прежнему жива и все такая же стерва. Сестра годами лгала мне. Я тоже была стервой – крутила роман с ее мужем. Из-за меня он погиб в аварии. У меня был ребенок. И Джоанна его забрала.

Я прошу администратора вызвать мне такси. Та думает, что я хочу сопровождать мать в больницу, и удивляется, когда я называю пунктом назначения железнодорожную станцию.

– Вы уверены?

– Пора возвращаться, – натянуто поясняю я. – К сыну.

Как сладостно звучит это слово! Меня неистово тянет к Джеймсу. Теперь, зная правду, я не понимаю, как не замечала ее раньше. Ну разумеется, он мой – стоит только посмотреть на скулы, мягкие волосы, хрупкое телосложение… Неудивительно, что Джоанна всегда избегала любого взаимодействия с властями – наверняка боялась, что в Джеймсе признают чужого ребенка. Наверное, поэтому мы уехали из Беркшира, подальше от всех, кто мог знать правду. И поэтому она оторвала меня от доктора Лукас – чтобы у меня не всплыли какие-нибудь неудобные воспоминания. Почему она так со мной? Я не могу упрекнуть ее за то, что она меня ненавидела, но забрать у матери ребенка и растить его как своего – это слишком.