Хейди Перкс - Вернись ради меня

Дэнни застегнул молнию на сумке и отступил полюбоваться. Он впервые упаковал свои вещи для ночевки под открытым небом, и он был уверен, что ничего не забыл. Мама задавала много вопросов, и Дэнни видел, что она не понимает, почему в этом году он вдруг решил идти, если раньше категорически отказывался. Но он никак не мог открыть ей подлинную причину.

Он слышал рассказы от Бонни и Стеллы на протяжении многих лет и в общих чертах представлял, чего ожидать. Возможно, он раскается в своем решении. Ему придется делать над собой усилие, чтобы общаться с другими детьми, если он не хочет выбиваться из компании. Но он также знал, что, скорее всего, ему это быстро наскучит и он будет сидеть отдельно от всех.

Однако кожу покалывало от нетерпеливого ожидания, и Дэнни ни за что не отказался бы. Он похлопал по боку сумки, где на дне таился альбом для рисования, и еще раз оглядел комнату. Не может быть, чтобы все обернулось так уж плохо.

Бонни поджидала Айону у двери в сад, рассеянно слушая разговор Боба Тейлора с матерью. Ее переполняло раздражение – она вовсе не хотела идти на чертову пляжную ночевку. Там не могло быть ничего стоящего ее внимания. В довершение всего туда собирался пойти и Дэнни, а это означало, что он обязательно сделает что-нибудь нелепое. Она проводила его недобрым взглядом, когда брат торопливо прошел мимо нее, сообщив маме, что уходит.

Но Айона вовсе не сомневалась, что на пляже будет весело, она даже пообещала приглядывать за Дэнни, что заставило Марию вскочить со стула и кинуться ее обнимать.

Когда Айона вышла из туалета, Бонни снова спросила ее:

– Ты не передумала? Мы и без них можем что-нибудь придумать.

– Тебе необязательно идти, – улыбнулась Айона, поднимая глаза в ожидании ответа.

Бонни затеребила ремень своей сумки, борясь с усилившимся раздражением.

– Я приду, – отрубила она, но, забеспокоившись, что это может показаться грубым, через силу улыбнулась, чтобы показать, насколько ей это безразлично. Айона с удивлением посмотрела на нее, не догадываясь, однако, о борьбе, происходившей в Бонни.

– Серьезно, если не хочется, не ходи, – предложила она, с любопытством глядя на подругу.

– Но почему мы не можем побыть вдвоем? – выпалила Бонни и тут же пожалела о сказанном: ей не хотелось показаться навязчивой. – Просто эти ночевки на пляже кажутся мне такими детскими, – добавила она и делано засмеялась. Смех показался фальшивым даже ей самой.

– С тобой все в порядке?

– В полном, – подтвердила Бонни.

Однако это было неправдой – внутри себя она истерически вопила, готовая поддать ногой сумку и загрохотать кулаками по столу.

Айона взяла Бонни под руку.

– Пойдем, мы же там будем вместе, – сказала она; и лава, клокотавшая в Бонни, начала утихать.

Мария догадывалась, что Боб Тейлор сделал это нарочно: ему не было нужды обходить дом сзади. Она терпеливо слушала его болтовню о необходимости вырубки деревьев, но он снова вывел ее из себя. Так было всегда, с того самого дня, когда двенадцать лет назад он ступил на остров с Руфью и Джилл. Энни предупредила Марию за неделю до их приезда, и Мария даже подумала, что сможет подружиться с новой семьей. Однако, увидев Боба, сразу поняла, что дружбы у них не получится. Он протянул руку Дэвиду, демонстративно не замечая Марию, и нарочито громко заговорил о том, как рады они поселиться на острове. Руфь жалась за его спиной, а Боб продолжал разглагольствовать, не задав ни единого вопроса, – никто не должен был испортить его шоу одного актера. На первый взгляд он мог показаться балагуром, но Мария чувствовала, что это ширма. Она знала, что у Боба и Руфи есть тайна, и они тоже приехали на Эвергрин, чтобы скрыть ее здесь. Все годы жизни на острове Тейлоры так старательно оберегали ее, что Марии стало казаться – при всей неприязни к Бобу она может ему доверять.

Однако этим летом, по мере того как неделя будет тянуться за неделей, ее доверие столько раз будет испытано, что к концу августа Мария полностью убедится, что максимальная дистанция между Бобом Тейлором и ее семьей не просто необходимость, а вопрос жизни и смерти.

В последний раз я видела Энни Уэбб за день до отъезда с острова – они с мамой разговаривали в саду. Помню, как она схватила маму за локти, ее рот округлился буквой «о», и она мелко затрясла головой, не в силах поверить, что мы уезжаем, или смириться с этим.

Когда они с мамой вернулись в дом, руки Энни, висевшие как плети, странно дернулись, прежде чем она потянулась меня обнять.

– Береги себя, Стелла, – только и сказала она. – Береги себя.

Я ожидала увидеть слезы в ее глазах, но они были совершенно сухими.

Как повсюду на острове, сегодня здесь нет никаких признаков движения. Даже озера кажутся мертвенно- тихими, точно стянутые корочкой льда. Я медленно обхожу их по берегу, направляясь к дому Энни, первому из особнячков, выстроенных в шахматном порядке.

Энни Уэбб всегда опекала меня, словно я была ее собственной дочерью. Она могла бы быть членом нашей семьи, названой тетушкой для всех нас. От воспоминаний все дурные предчувствия вдруг начинают казаться мне глупыми. Но тем не менее на острове все уже совсем не так, как прежде.

Подойдя, я громко стучу в дверь – мой стук гулким эхом отдается в доме. Слышится слабое шарканье приближающихся шагов, дверь медленно открывается, и я оказываюсь лицом к лицу с Энни.

Забыв дышать, я не свожу с нее глаз. Я вижу обвисшую кожу на ее лице, глубоко запавшие под скулами щеки, отчего глаза кажутся неестественно большими. Скрюченная спина заставила ее согнуться почти пополам. Я медленно выдыхаю и улыбаюсь, старательно скрывая свои эмоции от того, как сильно она постарела.

– Здравствуй, Энни!

– Стелла? – Старуха чуть наклоняет голову. – Стелла Харви? – Рука, опирающаяся на дверной косяк, трясется. – Рэйчел сказала, что ты приедешь, и я гадала, когда же ты заглянешь ко мне. – Помолчав, она улыбается: – Ну, моя дорогая, незачем стоять в дверях и мерзнуть. Тебе лучше войти.

Я шагаю в ее просторную прихожую, и меня сразу охватывают воспоминания. В углу по-прежнему тикают напольные часы, а на стене висит знакомый гобелен с изображением леса.

– Дай-ка я на тебя посмотрю, – приговаривает Энни, взяв меня за локти и поворачивая к себе. Она качает головой, и провалившийся рот растягивается в улыбке. – Сколько лет прошло, – произносит она. – Не представляю, узнала бы я тебя, если бы не ждала!

– Рада тебя видеть, Энни! – говорю я, проходя за ней через гостиную в кухню.

– Чего тебе налить? Ты всегда любила горячий шоколад.

Я улыбаюсь.

– Чего захочешь.

– Тогда будем пить чай, – решает Энни, разыскивая чашки. – Садись, – велит она, и я отодвигаю стул от маленького круглого столика, который так и стоит посреди кухни. Сколько раз я сидела здесь, пока Энни угощала меня горячим шоколадом и печеньем! Я набивала карманы «Джемми Доджерсами» [3] Печенье «Джемми Доджерс» – классическое английское нежное песочное печенье с джемовой начинкой. – Примеч. ред. и конфетами, чтобы потом съесть их в домике на дереве, а Энни гордо стояла на пороге, когда я уходила, набив живот сладостями.