Элизабет Кей - Седьмая ложь

Они до сих пор лежат на счете в банке.

– Думаю, теперь, когда мы с ним муж и жена, квартира – это уже не совсем то, что нам надо, понимаешь? – продолжала между тем Марни. – Нам кажется, что мы созрели для того, чтобы обзавестись домом. Я люблю эту квартиру, но пора нам задуматься и о будущем, верно? Чтобы было куда расширяться и все такое прочее. Может, в сентябре. Думаю, это удачный момент для продажи квартиры.

– Делай то, что хочешь, – сказала я. – То, что кажется тебе правильным.

– Ты прямо как Чарльз, – отозвалась она. – Вы с ним оба такие разумные. Он твердит: мы только что поженились, у нас еще полно времени, никакой спешки нет… Только мне кажется, что он тоже этого хочет, понимаешь, просто старается на меня не давить. Я думаю, он не прочь бы расшириться. Он мог бы завести собаку – ну, ты знаешь, какие ему нравятся. Хаски, что ли? Но, с другой стороны, как он сам говорит, куда торопиться, когда у всех нас впереди еще целая жизнь, а с собаками столько возни, так ведь?

Я ничего не ответила.

– Джейн?

Я выключила ночник и закрыла глаза.

– Черт, – произнесла она. – Прости меня, пожалуйста. Это было бестактно с моей стороны, да? Не у всех впереди целая жизнь. Я отдаю себе в этом отчет. Наверное, потому я так и спешу. Из-за Джонатана. Я знаю, что в жизни иногда все неожиданно меняется, что возможности сегодня есть, а завтра их нет. Черт. Джейн, прости меня. Я просто… Джейн?

– Все в порядке, – отозвалась я. – Честное слово.

Мне хотелось уснуть. Я не желала продолжать этот разговор.

Я видела, что ее жизнь расширяется, в то время как моя сжималась. Когда-то я вела такие же разговоры, задавалась в точности теми же вопросами и смотрела в будущее с надеждой, что жизнь даст на них ответ.

Джонатан всегда хотел уехать из города, жить в деревне: держать кур и чтобы комнат было больше, чем детей, а в саду можно было построить для них домик на дереве.

«Видишь, какой за окнами смог? За городом такого не будет», – говорил он, пытаясь убедить меня.

«Ты это слышала? – шептал он посреди ночи, проснувшись от звона разбитой бутылки или визга шин на улице. – В деревне такого не случается».

Вернувшись из похода в супермаркет, он принимался распаковывать овощи, запаянные в бездушный пластик, и непременно замечал: «Я мог бы выращивать все это сам».

Я знала, что в конце концов сдалась бы и сказала: «Да. Хорошо. Давай уедем».

Но этот миг так и не настал.

Занятная штука: когда что-то начинает от тебя ускользать, становится практически невозможно думать ни о чем другом. В голове непрерывно крутятся мысли о счастливых днях, оставшихся в прошлом. Я пыталась уснуть, но сон не шел. Оставалось лишь перебирать в памяти мгновения нашей дружбы, пытаясь вспомнить моменты, когда все, как сейчас, висело на волоске.

За все время учебы в школе у нас с Марни случилась всего одна размолвка. И, как это нередко водится, из-за пустяка, впрочем тогда нам так не казалось. По утрам моя подруга до последнего переводила будильник вперед, раз за разом, пока не понимала, что уже опаздывает, после чего вскакивала и сломя голову неслась в школу. На всех уроках мы с ней работали в паре, а по четвергам в расписании первой была драма. Практически все упражнения были рассчитаны на работу в парах; в одиночку там попросту нечего было делать. Марни редко извинялась за то, что опять опоздала. И в конце концов мое терпение лопнуло. Она совершенно не думала обо мне и вела себя эгоистично! Я выразила сомнение в том, что хочу и дальше работать с ней в паре. Ну и пожалуйста, заявила она, не хочешь – не надо, и, развернувшись, стремительно зашагала прочь, в развевающемся шарфе и с тетрадкой в руке.

Разлад длился целый день. Мы расселись по разным партам и на переменах не подходили друг к другу. Подобная враждебность была неслыханной! До сих пор наши отношения с Марни являли собой редкую гармонию на фоне постоянных подростковых конфликтов. Наша учительница очень расстроилась и после уроков, оставив нас обеих в классе, прочитала небольшую лекцию на тему ответственности и умения поставить себя на место другого человека. Она велела нам не устраивать детский сад и учиться решать свои проблемы как взрослые люди.

Мы усвоили урок. Это была наша единственная ссора. Мы помирились, но о ней не забывали. Наоборот, мы несли ее по жизни как завоевание, потому что одна-единственная ссора за много лет казалась достижением, которым стоит гордиться.

С тех пор нашу дружбу больше ничто не омрачало. В восемнадцать лет мы разъехались на учебу по разным городам, но чувствовали себя так, будто и не расставались, потому что у нас всегда был повод созвониться, поделиться какой-нибудь историей, поговорить о том, что могла понять лишь самая близкая подруга. Три года спустя мы вновь воссоединились, и после этого наша дружба стала крепче, чем когда-либо, – она превратилась в железобетонную глыбу, способную противостоять всем напастям этого мира.

В первый год нашей совместной жизни в Воксхолле – за месяц или за два до того, как я встретила Джонатана, – Марни впервые сделала попытку уволиться с работы. Она написала заявление об уходе, но ее начальник Стивен отказался его принять. В тот вечер она вернулась домой растерянная, в подавленном настроении, но полная решимости найти выход. Она ненавидела и эту работу, и своих коллег, и в особенности своего начальника, престарелого ловеласа, который отчего-то считал себя неотразимым мужчиной, хотя на самом деле это было далеко от истины. Я несколько раз сталкивалась с ним на рабочих мероприятиях Марни и пришла к выводу, что он до сих пор считает себя таким же красавцем, каким был тридцать лет назад.

На следующей неделе Марни сделала еще одну попытку. Она подкараулила начальника и вручила ему заявление в присутствии исполнительного директора Аби.

– Как мы с вами и договаривались, – твердым тоном произнесла она. – Мое заявление об уходе.

– О, мне очень жаль это слышать, – произнесла Аби. – Вы, наверное, огорчены, Стивен.

– Весьма, – отозвался тот, неохотно принимая конверт.

– Надеюсь, вы уходите ради новых захватывающих перспектив, – с улыбкой произнесла Аби.

Ее назначили на эту должность несколькими месяцами ранее. Она была за метр восемьдесят ростом и нечеловечески амбициозна. Молодые женщины в компании были от нее в восторге. Мужчины постарше – не очень.

Поэтому Стивен отнюдь не собирался облегчать Марни жизнь, напротив, он был полон решимости заставить ее страдать, хотя все преступление подчиненной заключалось в том, что она, по всей видимости, не горела желанием трудиться под его началом. В тот же день он отвел Марни в сторонку и сообщил ей, что, в соответствии с условиями контракта, она обязана уведомлять руководство об увольнении по собственному желанию за шесть месяцев и весь этот срок ей придется отработать от звонка до звонка. Марни пыталась возразить, что это смехотворно: она не знала, что подписывает, и вообще для позиции ассистента это непропорционально долгий срок, – но Стивен был непреклонен.