Рэйчел Кейн - Горький водопад [litres]

Я приоткрываю рот, но ничего не говорю. Все сходится. Сходится с тем, что рассказала мне Кэрол. С крещением водой и с армией «святых» патера Тома.

– Я предполагаю, что они убрались оттуда, потому что когда складируешь так много трупов в неглубоком водоеме, то от вони никак не избавишься. Все то место словно пропитано трупным смрадом. Поэтому он нашел новое место и там начал все заново.

– Биттер-Фоллз, – говорю я и сглатываю. В горле стоит болезненный комок, по нервам бежит дрожь ужаса. – Насколько глубокое это озеро?

– Глубже, чем тот карьер, – отвечает Майк. – И я предполагаю, что они используют его для того же самого.

Мне приходится схватиться за перила крыльца, потому что колени у меня подкашиваются. Я не могу изгнать из воображения жуткую картину: мой сын в воде, к его ноге привязан груз, увлекающий его в холодную черную воду… Я моргаю – и вместо Коннора вижу в толще воды Сэма. К горлу подступает тошнота. Это слишком для меня. Слишком знакомо.

Мэлвин сбрасывал тела своих жертв в воду, привязав к ним груз. Он любил вывозить нас на озеро, где они покоились, любил скользить в лодке над своим садом мертвых женщин. Я не знала об этом до самого суда, и мне до сих пор снится, как я падаю через борт лодки и присоединяюсь к ним там, на дне. Невидящие глаза таращатся на меня, мертвые руки тянутся, приветствуя меня…

Позыв к тошноте тщетен – просто нечем. Но я понимаю, что хватаю воздух ртом под пристальным взглядом Люстига, и каким-то образом ухитряюсь собраться с силами.

– В обычных обстоятельствах я не подпустил бы тебя к одной из наших операций и на сотню миль, – говорит он. – Особенно к такой. Ты же это понимаешь, верно?

Я просто киваю. Глотку жжет от желудочной кислоты.

– Тогда предлагаю заключить сделку. Ты и твои друзья – какими бы крутыми вы себя ни считали… вы можете пойти с нами, но останетесь у периметра. Я не могу допустить вас на линию огня и не хочу, чтобы вы попытались что-нибудь выкинуть. Сейчас мы имеем дело практически с сумасшедшими. Ты меня поняла?

– Да, – отвечаю я. – Когда вы намерены атаковать?

Люстиг вздыхает и смотрит на небо. День сменился ночью. Мы уже потратили слишком много времени. Я ожидаю, что он скажет «скоро», «сейчас» или, по крайней мере, «сегодня». Но Майк говорит:

– Мы не будем атаковать.

Секунду я стою, тупо глядя на него, потому что знаю, что наверняка ослышалась.

– Но у них Коннор. И Сэм. Ты же знаешь, что они делают с людьми!

– А еще у них может быть пятьдесят и более других людей, и мы не знаем, кто из этих людей фанатики, а кто – жертвы. По сообщению твоего информатора, там есть маленькие дети – и мы видели подтверждение этого в старом лагере. Это чертова уйма потенциальных живых щитов и небоеспособных заложников. Мы не можем начать полномасштабную атаку. Они будут ждать этого.

– Но ты же сказал, что вы собираетесь вытащить их… скотина…

– Эй, – прерывает он меня, и я осознаю ́ , что повысила голос, в котором теперь звучат резкие, визгливые нотки. Я проиграла свою битву за спокойствие. И мне от этого хорошо. Мне нужно кричать, бить, толкать, мне нужно заставить людей слушать меня. – Тише. Мы собираемся сделать всё правильно, чтобы им было чересчур накладно причинить кому-либо там хоть какой-то вред. Мы заставим его последователей сложить оружие и выйти. Гарантирую, что там есть люди, у которых не совсем промыты мозги и которые хотят свободы, и может быть, их даже больше, чем ты думаешь. Поверь мне, это не та ситуация, в которой требуется атака «морских котиков». Лучше всего сработает, если мы убедим их выйти самостоятельно.

Все, что он говорит, вполне разумно, но мне плевать. Мысль о том, чтобы ждать, когда мой сын… когда с ним происходит неизвестно что… я знаю, что не могу так. Я встречала Кэрол и видела, на какие отчаянные поступки она готова, чтобы не возвращаться туда, и поэтому инстинктивно знаю: то, что таится за этими стенами, намного, намного хуже, чем считает Люстиг. Я дымлюсь от ярости, но, что хуже всего, я знаю – он не будет меня слушать. Он верит Сэму, но не мне. Он собирается допустить, чтобы тех, кого я люблю, убили, и я не знаю, винить в этом его или саму себя. Мне следовало знать, что привлекать Люстига рискованно; он не вольный агент и должен следовать протоколам.

Но я не позволю, чтобы эти протоколы привели к гибели моего сына.

Я иду прочь; Люстиг окликает меня, но я не останавливаюсь. Он не пытается окликнуть снова.

Захожу в дом и закрываю дверь. Джи Би, Кеция, Хавьер и девочки смотрят, как я приваливаюсь к закрытой двери. Я не знаю, что им сказать. Но потом нахожу слова.

– Мы сами по себе, – говорю я. – ФБР собирается действовать по-своему, но их способ не позволит вытащить Сэма и Коннора живыми. Если верить тому, что сказала Кэрол, – нет.

– Они не пойдут туда, верно? – уточняет Хавьер.

– Говоря словами Майка, это не та ситуация, в которой требуется атака «морских котиков». – Я вкладываю в эти слова всю горечь, которую испытываю сейчас.

Хавьер воспринимает это как личное оскорбление.

– Да какого черта, что он вообще знает? Он думает, что мы врываемся и расстреливаем всех подряд? Это так не работает. – Он ненадолго умолкает и качает головой. – Они собираются вести переговоры, верно?

– Они попытаются, – отвечаю я. – И из слов Кэрол я могу только сделать вывод, что патер Том уже давным-давно готовится к этому дню. Он рассматривает это как последнюю битву своей верной паствы. Их славную гибель. Рагнарёк, Армагеддон, что угодно, не знаю уж какую религию он сплел у себя в голове… Пока фэбээровцы будут сидеть снаружи и ждать, дела наверняка обернутся очень, очень плохо.

– Тогда нужен запасной план, – говорит Кеция. – Нам необходимо как-то попасть в этот лагерь. Мы найдем Сэма и Коннора и вытащим их. Но что насчет остальных? Наверняка не все там одержимы идеей умереть за патера Тома. Ты, кажется, говорила нам, что женщины там живут практически на положении рабынь. А еще дети…

Джи Би качает головой.

– На женщин рассчитывать нельзя, – возражает она. – В подобных сектах женщины часто являются самыми преданными фанатичками, как бы плохо с ними ни обращались. А может быть, как раз поэтому: если они перестанут верить, что у этого есть некое высшее значение, если осознают себя просто жертвами, то не смогут это пережить. Если обратиться к ним за помощью, то они, скорее всего, сразу же поднимут тревогу.

Это мрачная перспектива, и мне небезразлична судьба этих женщин. Мне небезразлична судьба детей. Мне небезразлична судьба мужчин, которых втянули в эту зловонную секту силой или обманом и промыли им мозги. Я хочу спасти их.

Но я знаю, что иногда приходится признать тяжкий факт того, что сначала нужно спасти себя. В самолетах всегда напоминают: нужно сначала надеть кислородную маску самому, а потом уже помогать другим. Мой «кислород» – это Коннор и Сэм. И когда они будут в безопасности, мы сможем придумать, как освободить других.