Олег Рой - Увертюра

— Да учись, я разве против? Может, будешь, как Вика Федоровна, учеников в дом водить. Беспокойство, зато кусок хлеба верный. Ох, что ж это я, там же все выкипит! — и она исчезла со стремительностью, которой трудно было ожидать от столь пышного тела.

Магда так и стояла спиной к пианино — словно защищая.

— А это кто? — Арина показала на приколотый над письменным столом снимок: парень держал на руках хохочущую девушку. С точки зрения художественности снимок был хорош — пятна солнца и теней от нависшего сбоку клена словно бы тоже смеялись: лето, солнце, веселье, праздник… счастье. Но как фотодокумент, огорченно вздохнула Арина, снимок никуда не годился. И ракурс, и сюжет, и освещение делали участников праздника практически неузнаваемыми.

— Так это Тошка и есть!

— А девушка?

Девочка помотала головой.

— Он не говорил. Только однажды… сказал, что это его Слава.

— Слава? То есть ее так зовут?

— Не знаю. — Магда пожала плечами. — Наверное…

— А ты не запомнила, что он готовил к прослушиванию в консерватории?

— Он меня выгонял. Не, я слушала, у нас балкон длинный, на две комнаты, удобно. Только я ж не умею пока.

— Ну хоть напеть сможешь?

Магда помычала немного: та-тати-тара-ра-ри. Мелодия в ее исполнении звучала не слишком отчетливо, но это совершенно точно было не «фа-до-ля-ре-ми-ми-ми».

Арина вгляделась в снимок на стене. Девушка смеялась так упоенно, что увидеть за этой «маской комедии» реальное человеческое лицо было трудновато. Лицо же Харитона и вовсе скрывалось за пышными волосами девушки и косо падающей тенью.

— Если хотите, я могу вам ее в электронной форме дать, — неожиданно предложила Магда и добавила, опустив глаза. — Я пересняла. Потихоньку. Думала, он его с собой заберет, а он оставил. Надо? — она вытащила из заднего кармана джинсов смартфон. — У меня тут…

— Очень кстати. Давай, — улыбнулась Арина, доставая свой телефон. — А других фотографий Харитона у тебя там нет, случайно?

— Есть, только не очень хорошие. Я потихоньку снимала. Он не любит фотографироваться. Говорил, что когда станет знаменитым, тогда… а сейчас чего?

Сброшенные с Магдиного телефона снимки Арина рассмотрела уже на улице, пристроившись в густой тени по-осеннему пестрого клена — не исключено, что именно того, что послужил фоном для той фотографии с хохочущей девушкой. Магда, как правило, снимала брата сидящим за пианино. В профиль, с плохим освещением (угол возле двери был самым темным в комнате), с неудобного ракурса — возможно, мать и смогла бы узнать на этих снимках своего сына, но кто-то другой уже вряд ли. Таких среднего роста и телосложения юношей — десять тысяч в одном только Питере. Ай, ладно, утешила Арина сама себя, на крайний случай есть фотография из личного дела в приемной комиссии — и сама же себе удивилась: на какой еще крайний случай? Ясно же, что этот мальчик к ее расследованию отношения не имеет.

Дом в двух кварталах от канала Грибоедова дышал типичной петербургской мрачностью, а вот квартира оказалась неожиданно чистой и светлой.

— Стефан занимается, девушка, — с холодной улыбкой сообщила круглолицая дама в светло-серых брючках и мягком блекло-вишневом кардигане, из-под которого виднелась ослепительно белая блузка. — Что вам от него нужно?

Откуда-то слева доносились быстрые рояльные пассажи.

— Мне нужно с ним поговорить, — так же холодно улыбнулась Арина. — Я из Следственного комитета.

Лед в голубых глазах ощутимо подтаял.

— О! Простите, мне и в голову не могло прийти… Проходите! Меня зовут Илона Арнольдовна. Наконец-то соответствующие органы заинтересовались тем, что творится в… — она запнулась. — В некоторых организациях.

Ну да, ну да, мысленно усмехнулась Арина, злые консерваторские профессора сговорились, чтобы не допустить твоего сыночка в музыкальное сообщество, но ты еще не оставляешь надежды, поэтому назвать «врагов» вслух остерегаешься.

— Боюсь, я по другому вопросу, — она улыбнулась одними губами. — Мне нужно поговорить со Стефаном о некоторых подробностях прослушивания.

— О творческом конкурсе? — дама нахмурилась. — Вряд ли стоит… Мальчику тяжело об этом вспоминать…

— Мам! — из глубины коридора появился полноватый юноша в просторной белой рубашке навыпуск. Глаза его, такие же голубые, как у матери, смотрели, в отличие от нее, почти весело. — Со мной не случится истерики или обморока, я не нервическая барышня девятнадцатого века. Я даже корсетов не ношу.

— Но тебе нужно заниматься. А это тебя может расстроить.

— Мам, про расстроить я уже сказал. А про нужно заниматься… Вряд ли представитель… следственного комитета, правильно? Вряд ли представители следственного комитета ходят по квартирам для развлечения. И наш долг как законопослушных граждан — всемерно содействовать им в их работе. Я прав, сударыня? Простите, не знаю, как вас величать.

— Следователь Арина Вершина, — церемонно представилась Арина, стараясь сдержать смешок.

— Арина… а дальше?

Она улыбнулась:

— Без отчества вполне нормально.

— Это вас на специальных курсах учат — налаживать теплые доверительные отношения со свидетелями? Или я уже подозреваемый?

— Стефан! — воскликнула Илона Арнольдовна, явно шокированная ерничаньем сына.

— Мам, если я уже подозреваемый, мой тон ничего не изменит, а если свидетель, то это вообще не имеют значения. В общем… Если следователю нужно со мной поговорить, значит нужно. Прошу, — он приглашающе повел рукой в сторону замыкающей коридор распахнутой двери.

Там радостно плескалось солнце, золотился паркет, искрились легкие ажурные шторы, благородно поблескивали книжные корешки на строгом, цвета слоновой кости, стеллаже, скромно вжимался в стену блеклый кожаный диван с парой таких же «невзрачных» кресел и — безусловно и победительно — главенствовал и царил рояль.

Кабинетный, разумеется. Но вроде бы — Арина прищурилась — настоящий Стейнвей. Он не выглядел ни уродливым обрубком, ни смешным детенышем настоящего концертного рояля. Он был таким, каким был. Под гладкой темно-вишневой поверхностью словно клубилось пламя, обрамленное резкой, как удар клинка, черно-белой полосой клавиатуры.

Возле такого инструмента ожидаешь увидеть старинную банкетку — с парчовой обивкой, гнутыми позолоченными ножками и ящиком для нот под откидным сиденьем. Но сдвинутый чуть вправо табурет был обычным рояльным табуретом — гладкая, чуть вогнутая тарелка сиденья и толстая винтовая нога с тремя массивными лапами. Апофеоз функциональности. Правда, не обыденно черный, а цвета слоновой кости, тоже вполне традиционного.

Илона Арнольдовна, последовавшая, разумеется, за ними, в комнату не вошла, остановилась в дверях, чуть касаясь плечом светлого, как все в этой комнате, косяка и всем своим видом выражая готовность немедленно уничтожить любого, кто посмеет посягнуть на спокойствие ее обожаемого дитятки.