Стефан Анхем - Минус восемнадцать [litres]

– Эй вы там, наверху! Где вы есть? – прокричала Соня с нижнего этажа.

– Послушай… Ты как минимум можешь составить нам компанию. Пойдем.

Лазанья была такой же вкусной, как и раньше, а благодаря итальянскому вину, на которое не поскупилась Соня, последний поворот в расследовании отступил на задний план. Даже Теодор положил себе немного, хотя был бледен, как никогда, и в основном сидел, уткнувшись носом в тарелку.

– Тео, что с тобой? – через какое-то время спросила Соня. – Что-то случилось?

– Черт, что вы никак не заткнетесь. Я же сказал: все спокойно.

– Попрошу не выражаться, – Фабиан поднял палец в знак предупреждения.

– У него несчастная любовь, – сказала Матильда с набитым ртом. – Это видно издалека.

– Да что ты в этом понимаешь? – спросил Теодор.

– Мы с Эсмаральдой вчера говорили об этом с Гретой, и она сказала, что ты поссорился со своей девушкой.

Теодор так резко встал, что опрокинул свой стул.

– Ты ни черта не знаешь, о’кей? Ты понятия ни о чем не имеешь.

– Но Тео, – вмешалась Соня. – Ты не слышал, что сказал папа? В этом доме мы друг с другом так не разговариваем.

– Нет, и поэтому с этой минуты я не скажу ни слова. – Теодор скрылся на лестнице, и скоро раздались отдаленные такты музыки.

– Боже, что с ним? – Соня покачала головой. – Ничего не понимаю. Совсем недавно он был в прекрасном настроении.

– Тогда он был влюблен и счастлив, – сказала Матильда и допила свое молоко.

– А сейчас? Влюблен и несчастлив?

Матильда пожала плечами.

– Не знаю. Если хочешь, могу спросить Грету.

– А кто это? Привидение, о котором ты все время говоришь? – спросил Фабиан.

– Мы называем их не привидениями, а духовными сущностями.

– О’кей, но мне не нравится, что ты этим занимаешься. Я считаю, ты должна с этим кончать.

– Это почему? Ты же все равно в это не веришь?

– Нет, но будет лучше, если ты прекратишь.

– Должна сказать, что я согласна с папой, – сказала Соня, подливая себе вина.

– Ой, вы вдруг стали во всем заодно. Вы что, опять влюбились друг в друга или что-то еще?

– Не разговаривай с мамой таким тоном. Это относится к тебе в той же степени, что и к Теодору, – сказал Фабиан и убрал свой бессмысленный палец. – И потом хотелось бы узнать, почему ты так сильно накрасилась.

– Что, ты и на это будешь сейчас жаловаться?

– Матильда, тебе тринадцать лет.

– И? Я становлюсь женщиной, если ты этого не понял.

– Понял, но, во всяком случае, я еще не готов стать дедушкой. Так что почему бы не…

– Не беспокойся, я знаю, как предохраняться, – перебила его Матильда и встала из-за стола, не поблагодарив за еду и не убрав свою тарелку.

И только когда сквозь звуки музыки Теодора они услышали, как со всей силой хлопнула дверь в комнату дочери, он выдохнул и покачал головой.

– Ничего себе. – Он поднял бокал и посмотрел на Соню. – А я надеялся, что с ней будет проще.

– А кто не надеялся? – сказала Соня и тоже подняла бокал.

– Не намного проще, но хотя бы достаточно просто, чтобы выжить. Это же не такое большое требование? – Он выпил вина и увидел, как Соня засмеялась и покачала головой в знак согласия. Первый раз за долгое время ему показалось, что они сидят в одной лодке. – Ты сказала, что успела подумать.

Соня кивнула и наполнила их бокалы.

– Да, по-моему, очень хорошо, что я провела эти дни одна и успела кое-что осмыслить.

– Это никогда не бывает лишним. – Фабиан поднялся и пошел за новой бутылкой вина.

– Для начала хочу попросить прощение за то, что в прошлую пятницу я вела себя как сволочь.

– Выбрось это из головы, – сказал Фабиан и стал откупоривать вторую бутылку. – Я ничего хорошего не заслужил.

– Нет, именно что заслужил. И об этом я хочу поговорить. – Жена встретилась с ним взглядом, и он снова сел, не выпуская бутылки и не понимая, куда она клонит. – Фабиан. Я думаю, нам лучше развестись по-настоящему.

Жанетта Даун не любила больницы. Она никогда их не любила. Белые халаты, длинные коридоры и этот специфический запах казался ей сочетанием смерти и слишком сильных чистящих средств. От этого ей хотелось повернуться в дверях и уйти оттуда.

Последние роды прошли ужасно. Суне лежал неправильно, лицом вверх, и вышел лишь спустя сорок восемь адских часов. Она потеряла так много крови, что, наверное, это походило на съемки ремейка фильма «Ребенок Розмари». Просто чудо, что она вообще выжила.

А теперь она снова попала сюда. Правда, ей с мальчиками выделили отдельную палату с ванной. Но здесь были те же депрессивные лампы дневного света на потолке и те же белые халаты, которые заходили, когда надо и не надо.

Жанетта не могла понять, почему нельзя сделать палаты чуточку уютнее. Больше всего ей хотелось переселиться с мальчиками в «Гранд отель». В середине недели большой номер люкс почти всегда пустовал. Но нет, главный врач, естественно, воспротивился и настоял на том, чтобы они остались для наблюдения как минимум на трое суток.

Только после сильного давления полиции он согласился отпустить ее в СИЗО для опознания преступника. Но ей было тяжело. Гораздо тяжелее, чем она могла предположить. После этого она чувствовала себя как выжатый лимон, и больше всего ей хотелось лечь и снять с себя всю ответственность.

Они сказали, что у нее по-прежнему шок. Она ощущала только одну большую сплошную усталость, как после путешествия с опозданиями, улетевшими без нее самолетами и тусклыми светильниками в залах ожидания с неудобными стульями. Она была никакая, и вопрос заключался в том, сможет ли она выбраться из ванной и лечь спать.

Тот факт, что у нее убили мужа, на удивление не вызывал у нее особых эмоций. И не потому, что она его не любила, она его действительно любила. Конечно, между ними случались ссоры, как и у большинства, но он вне всякой конкуренции был самым важным человеком в ее жизни.

Но теперь его больше нет, и она почти ничего не чувствовала по этому поводу.

Это скорее походило на сухую констатацию факта. Как известие о том, что снега на Рождество не будет. Немного грустно, но на этом не надо зацикливаться. Если такая реакция вызвана тем, что она по-прежнему в шоке, то что с ней будет, когда шок пройдет? Хочет ли она этого?

А может быть, лекарства, которые она беспрерывно принимает, слишком сильные? Смысл в том, чтобы сгладить остроту ситуации. Но вместо этого они отключали ее от всего. Кроме тех моментов, когда она думала о мальчиках. С ними было по-другому. Она могла по-прежнему испытывать беспокойство по поводу того, что с ними будет.

Пока они совершенно ничего не знают, и она не представляла себе, сколько сможет ждать. И как надо сказать детям о том, что они никогда больше не увидят своего отца? Что кто-то отнял у него жизнь таким страшным хладнокровным образом. Возможно ли это вообще?