Луиза Кэндлиш - Наш дом [litres]

– Значит, денег ни на одном твоем счету нет? – спрашивает Тоби у Фии.

– Нет, я сразу проверила. Ни единого пенни. Риелтор не хочет раскрывать детали счета, который использовался при заключении сделки; возможно, это личный счет Брама, у меня к нему нет доступа.

– По крайней мере, ипотеку и прочие расходы оплачивали отдельно, – напоминает ей Мерль. – Тут ошибок нет, уже кое-что.

Фия вздрагивает. Хотя трудно себе такое представить, могло быть и хуже: она могла потерять дом и в придачу остаться с огромными долгами.

– Конечно, это было бы слишком очевидно, – предполагает Мерль, – но ты не думаешь, что Брам сейчас на квартире? Знаешь, как говорят: легче спрятаться под фонарем, да и полиция пока не ломится в двери. Мы их и сюда-то еле уговорили приехать и составить предварительный рапорт.

– Его там точно нет, – отвечает Тоби. – Я только что оттуда.

– Да-а? – удивляется Фия.

– А может, он там, просто не подходит к двери? – предполагает Мерль.

На фоне ее спокойного, уравновешенного тона гость кажется излишне резким. Видно, что Мерль слегка шокирована его агрессивным настроем; она явно не предполагала, что Фия завела себе такого темпераментного друга.

– Меня впустил в здание сосед, – поясняет Тоби, – я подходил к двери. Никто не ответил, и свет не горит. Нет, его там точно нет.

– Я скоро пойду туда, – говорит Фия.

– Фия, тебе лучше остаться, – вмешивается Мерль. – У тебя был тяжелый день. Робби с Дейзи у Элисон, до завтра не вернутся. Нам никто не будет мешать, с утра можем еще раз обзвонить все больницы, составим список дел на понедельник, обсудим, как быть с мальчиками. А потом, когда отдохнешь, поедешь к Тине.

– Кто такая Тина? – спрашивает Тоби.

– Мать Брама.

– Думаешь, он может быть там? Поехали скорей!

– Нет, там его тоже нет. Наоборот, Тина уверена, что он здесь. – Упоминание о мальчиках слегка отрезвляет. – Да, Мерль, ты права, подожду до утра. И я поеду одна, Тоби, не обижайся, но они тебя не знают, и это не самое лучшее время для знакомства с новыми людьми. Сейчас им нужна семья.

– Только не говори им, что Брам пропал, – советует Мерль. – Не стоит их расстраивать, пока мы не выясним наверняка.

– Ты что-то знаешь, чего не знаем мы? – обращается к ней Тоби, не скрывая подозрения.

– Нет, конечно, – отвечает Мерль ровным тоном. – Просто он же их отец, они будут переживать…

– Я ничего им не скажу, – обещает Фия. – И Тине тоже. Но все-таки переночую сегодня на квартире. Надо переодеться, посмотреть, не оставил ли Брам каких-нибудь вещей.

– Ладно. – Тоби быстро встает, ключи от «тойоты» наготове. – Я тебя подвезу.

Мерль бросает взгляд на пустой бокал из-под водки.

– Ничего, совсем немного, – отмахивается Тоби.

Мерль провожает их до дверей.

– Позвони мне, если что-нибудь понадобится, – просит она Фию, обнимает ее и повторяет с нажимом: – Что угодно.

С вокзала он заходит в первый попавшийся бар и заказывает пиво. Он здесь не единственный иностранец, никто не проявляет ни малейшего интереса, это даже хорошо, он не собирается заводить друзей. Подают пиво, к нему счет. Доставая из кошелька первые евро, он замечает сложенный лист бумаги, который Майк бросил в почтовый ящик на Тринити-авеню, и от обладания им становится легче.

Что-то изменилось за время поездки, перехода из одного мира в другой. Сквозь него пробивается росток, но тянется не к свету, а к самой темной его стороне. Странным образом это успокаивает.

Нет, не то. Нужна альтернатива слову «странный», что-то глубже, выразительнее. Что бы выбрала Фия? Запутанный? Нет.

Обреченный.

Он захлопывает кошелек, допивает пиво и выходит.

Не надо меня жалеть, правда. Я не главная пострадавшая в этом деле. Да, я потеряла свой дом, а мои дети потеряли связь с отцом; да, нам плохо, но другим еще хуже: семья потеряла ребенка. Маленькая Элли Рутерфорд погибла в аварии, к которой, возможно, причастен Брам.

Во всяком случае, полиция в этом уверена. За неделю до его исчезновения в Стрэтэме, в глухом переулке, нашли «ауди». Никаких следов кражи, никаких посторонних отпечатков, так что полиция вновь обратила внимание на владельцев, особенно на того, кто, будучи лишенным прав, имел хороший повод скрыться с места аварии (независимо от того, участвовал он в ней напрямую или нет). Они и раньше задавали ему вопросы (мне он, конечно, не признался), и у них создалось ощущение, что Брам что-то недоговаривает (возможно, по поводу пропавшего ключа). Однако камеры наблюдения засекли его утром шестнадцатого сентября в толпе пассажиров на станции, и полиция переключилась на другие варианты. Теперь же они поговорили с отделом кадров на тему его присутствия на конференции и выяснили, что Брам признался в лишении прав только после нее – ровно на следующий день. Странное совпадение… Тогда они решили снова расспросить его по возвращении из «отпуска» (из которого он, разумеется, не вернулся). Где-то через неделю после исчезновения Брама в полицию поступило анонимное письмо с фотографией нашей машины на Сильвер-роуд, снятой в день аварии; за рулем просматривался кудрявый брюнет. Технология распознавания лица подтвердила: это Брам.

По их мнению, случилось вот что: Брам согнал машину жертв с дороги в результате агрессивного вождения, а затем тайно продал дом, чтобы финансировать свой побег. Тот факт, что он находился за рулем без прав, лишь ухудшил его моральный облик.

Мне стыдно, что я переживала за отклоненную выплату страховки, пока семья девочки оплакивала утрату. Ее родители отдали бы тысячу машин, тысячу домов, чтобы ее вернуть! На их месте я чувствовала бы то же самое. В конце концов, выяснение обстоятельств смерти Элли – единственное, над чем стоит работать, единственное, над чем стоит плакать.

Впрочем, легко сказать, когда твоя собственная жизнь разрушена.

Насколько мальчики в курсе происходящего? Я сказала им, что Брам уехал работать за границу, а если кто-нибудь станет говорить иначе, никого не слушать. Они все еще ходят в начальную школу Элдер-Райз, но теперь мы живем у родителей в Кингстоне, и так далеко ездить не сможем. К тому времени, как эта запись выйдет в эфир, они уже пойдут в новую школу. В Элдер-Райз все будут обсуждать Брама; возможно, и в новом районе тоже. По сути, вторжение в частное пространство – цена, которую я заплатила за то, чтобы обнародовать эту историю, помочь другим невинным домовладельцам не стать жертвами мошенничества на таком уровне.

От «Бэби-деко» я отказалась при первой же возможности; хозяева проявили понимание. Полиция просила меня не рассказывать о том, что произошло на следующий день после продажи дома. Я и не собираюсь – бог свидетель, я и так наговорила лишнего. Не хочу, чтобы меня обвинили в препятствовании правосудию. Надеюсь, следствие все-таки продвинется.