Майкл Корита - Те, кто желает мне смерти [litres]

– Какой длины у вас ноги?

Ханна сбилась с шага и посмотрела на Коннора. С того момента, как они опять тронулись в путь, тот шел впереди – после того, как просветил ее насчет того, насколько важно время от времени менять задающих темп, чтобы не вымотать друг друга, – и в основном молчал, пока за спиной не осталась первая миля и не подступили сумерки.

– Что-что?

– Они у вас одинаковой длины?

– Что-то я не догоняю, Коннор.

– У некоторых одна нога чуть длиннее другой. Не знаю, как у меня. На вид одинаковые, но наверняка это не такая разница, которую легко заметить. А у вас?

– По-моему, совершенно одинаковые.

– В общем, если нет, то мы должны знать.

– Хм?

– Мы будем уклоняться в эту сторону. Если у вас ноги разные. Вы уклоняетесь, даже не думая об этом. Это одна из причин, по которым можно заблудиться.

– Коннор, мы по-прежнему прекрасно видим, куда идем! С чего это мы заблудимся?

– Это просто то, о чем надо помнить, – буркнул он. В его голосе звучала обида. Его буквально переполняли всякие разрозненные факты, и хотя многие из них – вроде длины ног – были совершенно бесполезны, она не могла не признать, что переобуться было достойной мыслью, оставить включенным свет – очень хорошей мыслью, а взять с собой карту – настолько очевидной мыслью, что это привело ее в замешательство. Она также сознавала, что весь этот бессистемный набор фактов для туристской викторины придавал ему уверенности и спокойствия. Именно эти знания помогли Коннору убедить себя, что стоит все-таки подняться с пола и попробовать спастись бегством. Именно они помогали ему сдерживать страх.

– Что еще? – спросила Ханна.

– Ничего. – Он был явно расстроен, и она не могла этого допустить.

– Нет, – настаивала она, – я серьезно. О чем еще нам следует подумать?

Джейс секунду помолчал, после чего задумчиво произнес:

– Мы идем в гору.

– Да.

– Ну, по-моему, это хорошо, если не считать грозы.

– Почему это?

– Большинство людей спускается вниз, когда заблудятся. Не помню точно, какой процент, но достаточно большой. Мы не заблудились, но пытаемся выбраться, так что это примерно одно и то же, а люди, которые пытаются выбраться из леса, чаще всего стремятся вниз.

– Вообще-то разумно.

– Совсем не обязательно. Если вас кто-то ищет, им гораздо проще найти вас, если вы находитесь на горе, а не внизу в ложбине. С высоты удобней подать сигнал. И видно гораздо больше. Как с вашей вышки, понимаете? Было гораздо проще прикинуть маршрут с вашей вышки, чем с земли, просто глядя на карту.

– Верно подмечено.

Ей это нравилось, и она хотела, чтобы он продолжал говорить. Чем больше они приближались к пожару, тем сильней впивались в нее острые зубы воспоминаний. Отвлечься было очень кстати.

– Заблудившимся лыжникам всегда хочется ехать под горку, – продолжал вещать Джейс. – Наибольшему проценту то есть. А заблудившиеся альпинисты всегда стремятся наверх. Все это вполне объяснимо, если хорошенько задуматься. Такие, типа, у них привычки, понимаете? Так что даже когда все идет плохо, привычки никуда не деваются. Все остается по-старому.

– Точно.

– Это уже у них в мозгах заложено. Такой уж у них психологический портрет. Типа, какой составляют, чтобы найти серийного убийцу. А когда кто-то потеряется, то тоже пробуют составить его психологический портрет. Это они и будут делать, чтобы найти нас. Они попытаются думать, как мы. Интересно, к каким выводам они придут. В смысле, кто мы с вами такие, точно? У нас нету психологического портрета. Может, у меня есть, может, у вас есть, но когда они сложат нас вместе… По-моему, мы зададим им задачку.

– Я определенно на это надеюсь.

Продвигались они невыносимо медленно, но иначе не получалось. Идти было трудно, и, в отличие от Коннора, у Ханны не было налобного фонарика, так что приходилось подсвечивать дорогу обычным. А дорога была очень коварной, и стоило отважиться переместить взгляд на несколько шагов вперед, как внезапная перемена освещения совершенно сбивала с толку. Так что шагали они медленно, опустив головы – два слабых огонька в темном, ветреном мире. Ей не приходилось ходить по горам ночью – без сподвижников по пожарной команде, по крайней мере, – ровно тринадцать месяцев. В начале прошлого сезона они с Ником предприняли поход с ночевкой к одному озерцу, питающемуся талой водой ледника, и в полном одиночестве встали лагерем по соседству с его холодными неприветливыми водами.

В ту ночь Ханна единственный раз в жизни услышала вопль пумы. Они ставили палатку, на поверхности озерца мерцал закат, свечение которого будто исходило откуда-то прямо из-под воды, и все вокруг застыло в чарующей красоте, тишине и покое – до самого этого жутковатого визга.

Вскоре Ник отыскал взглядом кошку – та сидела на высоком каменном уступе, выдающемся из склона на противоположной стороне озера, на самом краю, едва заметная тень на фоне камня. В угасающем свете заката она казалась совершенно черной, хотя черных пум просто не бывает. Оптический обман. Когда Ник понял, где она, Ханна подумала, не убраться ли им восвояси. Ник сказал, что это ни к чему, но и подходить к ней ближе не стоит. Это была самка с котятами, и она их охраняла.

– Ей не было нужды предупреждать нас о своем присутствии, – сказал он тогда.

Большая кошка наблюдала за ними достаточно долго, не двигаясь с места; постепенно ее тень слилась с остальными – ночь предъявила свои права на уступ, а потом и на всю гору. Спала Ханна не слишком-то хорошо, зная, что пума где-то там в темноте, но это вполне можно было пережить. По-любому, бо́льшую часть времени они отнюдь не спали.

– Хотите, чтобы я шел помедленней?

Ханна отрицательно мотнула головой, перемещая взгляд из прошлого на светящееся пятно перед фонарем Коннора. Он уже здорово от нее оторвался.

– Все нормально.

– Можем отдохнуть. Вы довольно тяжело дышите.

Вообще-то Ханна из всех сил старалась не расплакаться.

– Ладно, – произнесла она. – Давай отдохнем. – Отцепив от пояса флягу и отпив немного воды, добавила: – Когда-то я была в несколько лучшей форме.

– А на вид вы совсем не старая, – заметил Коннор.

Пришлось испустить смешок.

– Вот уж спасибочки!

– Нет, я, типа… Просто вы сказали это так, как обычно говорят старики. А сколько вам лет?

– Двадцать восемь, Коннор. Мне двадцать восемь.

– Надо же, вы еще совсем молодая!

Он был определенно прав. «У тебя еще вся жизнь впереди!» – твердили ей.

На ее двадцать восьмой день рождения Ник подарил ей часы и открытку, на которой написал строчку из старой песни Джона Хайатта [24] Джон Хайатт (р. 1952) – американский рок-гитарист, пианист, певец, автор песен. : «Одно только время, лишь время наш друг, ведь не замкнуть нам времени круг».