Таррин Фишер - Все его жены

Я не верю ему ни на йоту. Это безумие. Он лжет.

– Тебе нужна помощь. У тебя опять бредовые идеи.

Опять? Я в такой ярости, что на этот раз приближаюсь к нему сама, протянув руки, словно собираюсь выцарапать ему глаза своими искусанными ногтями.

– Лжец! – кричу я.

Я бью его в грудь, и это моя ошибка. Он использует свою силу против меня, удерживая меня на расстоянии вытянутой руки. Я не могу до него дотянуться, но продолжаю молотить руками, пытаясь попасть хоть по чему-нибудь. Открытая бутылка воды падает со столешницы, глухо ударяясь о деревянный пол. У нас под ногами растекается лужа, я пытаюсь вырваться из рук Сета, но поскальзываюсь. Сет пытается меня поймать, но его ноги тоже разъезжаются в стороны. Мы падаем на пол спутанным клубком. Я чувствую, как Сет валится на меня всем своим весом, и погружаюсь в темноту.

– Привет, Четверг. Ты меня слышишь?

Ко мне в сознание проникает незнакомый голос. Он вытягивает меня вперед, словно рука в тумане. В голове пульсирует ослепительная боль, и я понимаю, что если открою глаза, станет еще в десять раз хуже. Провожу языком по нёбу и просыпаюсь в яркой комнате – не из-за естественного освещения, а благодаря гудящим над головой флуоресцентным лампам.

Надо мной наклоняется какая-то женщина, я замечаю синюю униформу и стетоскоп, свисающий с ее шеи, как украшение.

– Проснулась! – радостно говорит она. Слишком радостно. – У вас будет болеть голова, но мы уже дали лекарство. Скоро станет лучше.

Я поворачиваю голову направо, где возле кровати стоит капельница. Ужасно хочется пить.

– У вас было сильнейшее обезвоживание, – сообщает она. – Но мы вас подлатаем. Хотите пить?

Я киваю и вздрагиваю – голову пронзает резкая боль.

– Постарайтесь пока не двигаться. – Она исчезает и возвращается с толстым пластиковым стаканчиком неопределенного цвета, из его крышки торчит трубочка. Вода на вкус пластиковая, зато холодная. Я пью ее и закрываю глаза.

– В какой я больнице? Где мой муж?

Я слушаю хлюпанье ее ботинок, пока она ходит по комнате – знакомый, успокаивающий звук. Много лет назад одна пациентка сказала мне, что звук шагов медсестры по больничному полу вызывал у нее паническую атаку. Ты понимаешь, что сейчас тебе введут очередную дрянь или расскажут какие-нибудь плохие новости, – сказала она.

– Вы в «Куин Кантри». Мужа я не видела, но часы посещений уже прошли, и я уверена – он вернется завтра.

«Куин Кантри»! Пытаюсь сесть в кровати, но голову снова простреливает приступ боли.

– Спокойно. – Она спешит ко мне. – У вас сотрясение. Небольшое, но…

– Почему я в «Куин Кантри»? Где врач? Мне нужно с ним поговорить.

Она открывает мою папку, неодобрительно на меня поглядывая. Ее брови словно две песочно-коричневые гусеницы – неплохо было бы их выщипать. Сама не знаю, почему меня это так раздражает. Возможно, потому что у нее есть ответы, которых нет у меня.

– Здесь написано, что вас привезли на «Скорой». Больше ничего сказать не могу, дождитесь разговора с врачом.

Она захлопывает папку, давая понять, что тема закрыта, и я понимаю – дальнейшие расспросы ни к чему хорошему не приведут. Мне знаком этот тип; она берет на себя все сложные моменты. У нас в больнице таких трое или четверо. Они всегда работают с самыми непростыми пациентами в качестве милости к остальным.

Мгновенно признав поражение, я откидываюсь на плоскую больничную подушку и закрываю глаза. Что именно произошло? Почему меня не отвезли в центральную больницу Сиэтла? Там мои друзья и коллеги. Я бы получила самый лучший уход. У «Куин Кантри» репутация больницы для менее благополучных слоев населения. Я это знаю, потому что здесь не впервые. «Куин Кантри» – как дядюшка с криминальным прошлым, с которым видишься только на каникулах: неопрятный, потрепанный и татуированный. На лужайке перед его домом, как сорняки, раскиданы пустые банки и бутылки из-под пива, а рядом стоит тележка из супермаркета. В таком месте неоткуда расти мечтам и все покрыто трещинами.

Я вдруг вспоминаю: кресло-каталка, кровь – очень много крови – и напряженное лицо мужа, наклонившегося надо мной, уверяющего, что все будет хорошо. Тогда я ему наполовину поверила, таково уж свойство любви. Она дарит нам чувство благополучия – будто все плохое испарится усилиями двух людей, обожающих друг друга. Но хорошо ничего не было, и сейчас мой брак куда более пуст, чем в первый раз.

Кривлюсь от воспоминания. Натягиваю простыню себе на шею, внезапно замерзнув, и поворачиваюсь на бок, стараясь делать как можно меньше движений. Голова кажется хрупкой, словно малейшее движение способно вызвать вспышку невыносимой боли. Я хочу видеть Сета. И маму. Мне нужен кто-то, кто скажет мне, что все хорошо, даже если это неправда. Почему он оставил меня одну, без записки, без объяснения?

Открываю глаза и осторожно оглядываю палату в поисках телефона или сумки. Нет, медсестра сказала, что меня привезли на скорой; значит, телефон дома. Я вспоминаю, что оставила сумку у входной двери – в прихожей. И вдруг чувствую страшную усталость. Препараты , – понимаю я. Они дали мне что-то обезболивающее, и скоро меня вырубит. Закрываю глаза и улетаю назад, словно лист на воде.

Когда я просыпаюсь, в палате уже другая сестра. Она стоит ко мне спиной, у нее узкая коса почти до талии. Она совсем молодая – думаю, закончила обучение около года назад. Почувствовав мой взгляд, она оборачивается и видит, что я проснулась.

– Здравствуйте. – Она передвигается быстро, как кошка. Проверяет монитор, пока я наблюдаю за ней, я еще не в силах произнести ни слова.

– Я Сара, – говорит она. – Вы проспали какое-то время. Как себя чувствуете?

– Лучше, – хриплю я. – Но пока слабо. У меня сотрясение?

Горло саднит, и я смотрю на пластмассовый кувшин с водой справа от меня. Проследив за моим взглядом, она наливает мне стакан, и я смотрю на нее с благодарностью. Она уже нравится мне больше, чем вчерашняя медсестра.

– Давайте я позову доктора, чтобы он поговорил с вами, раз вы проснулись.

– Сет?.. – спрашиваю я, когда она направляется к двери.

– Приходил, пока вы спали. Но я уверена, он скоро вернется.

Отрываю губы от трубочки, и струйка воды стекает по подбородку. Стираю ее рукой.

– Какой сегодня день?

– Пятница, – и потом, почти со смущенным смешком, она добавляет: – Слава Богу.

Сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза – хотя я сомневаюсь, что вообще могу их закатить. Чувствую себя, словно под водой, будто мое тело – водоросль, влекомая течением по дну океана.

– Сара, – зову я. Она уже наполовину вышла за дверь, но выглядывает из-за угла. – Какое мне дают лекарство?

Мой голос дрожит или мне кажется?