Эрин Келли - Каменная пациентка [litres]

Колетта ошибается. Нас связывает не нежность, не остаточная подростковая влюбленность. Мы любезны друг с другом оттого, что нам приходится.

Иногда я боюсь, что в один ужасный день он неосторожно позволит правде проскользнуть в разговоре с братом или коллегой за кружкой пива. А иногда верю в молчание Джесса даже больше, чем в верность Сэма и в привязанность Хонор ко мне. Но это, конечно, трехсторонний договор: вечно болезненный маленький треугольник между Джессом, мной, одним из прочных его углов, и Хелен Гринлоу, настоящим монстром под кроватью, непредсказуемой третьей точкой.

И когда я думаю о ней, то понимаю, что основание нашего треугольника так же твердо, как болото.

Я начинаю привыкать к этому месту. Теперь я могу подойти к нему и не чувствовать боли. Этому помогает то, что исчезли прежние огромные деревянные двери. Мне нравится как прозрачность, так и практичность раздвижных стеклянных. Сейчас через них проходит стайка женщин с ковриками для йоги под мышками. Они расступаются, и я вижу человека, стоящего спиной ко входу, одетого во все черное. Мое сердце учащенно бьется. Я поворачиваю кольца на левой руке так, чтобы бриллианты смотрели внутрь, и платина могла бы сойти за серебро. Он распустил волосы. Локоны на голове блестят под лампами, как воронье крыло, настолько черные, что они, должно быть, покрашены. Я не удивлена: я и не ожидала, что он вырядится по-другому в такой особенный, «темный» вечер.

Ладно. Так. Я скажу ему, что мы арендуем эту квартиру только на пару месяцев. И если Колетта наплела ему, что это наш второй дом, – то она ошиблась.

– Джесс…

Он медленно оборачивается, и на долю секунды нам снова по семнадцать. Морщины на его лбу углубились, но улыбка по-прежнему молодая; у него всегда были самые белые зубы, самые яркие губы. Раньше я знала эти губы лучше, чем свои собственные.

– Малышка. – Никто, кроме него, не называл меня так, и мне бы хотелось, чтобы он нашел иное слово для выражения нежности. Так же он называл и Мишель. Я закрываю глаза и вижу лицо Мишель. Ее яркие краски; оранжевые, розовые, голубые, такие неуместные среди размытой серости и тусклой желтизны Назарета.

Джесс внезапно берет меня за подбородок – странный отеческий жест, более интимный, чем объятия. Я не знаю, как назвать то, что я до сих пор чувствую, прикасаясь к нему: даже наша страсть неравноценна. Секс в утешение после похорон создал прецедент, заставивший Джесса думать, будто я всегда трахаюсь спонтанно, но я бы не стала проделывать такого с Сэмом. Это плохо бы отразилось на его неведении о способностях жены наставить ему рога, в том числе. Джесс, конечно, притягателен совершенно вне всякой конкуренции. Мне достаточно сказать лишь одно слово, только нажать одну кнопку «назад», чтобы снова обладать им.

– Ты прекрасно выглядишь, – говорит он, и я люблю его за то, что он не использует слова: «все еще». Оскар весь – одно большое ухо за своей изысканной цветочной витриной.

Джесс открывает рот, а затем снова закрывает. Старая привычка, означающая, что он настраивает себя, прежде чем сказать что-то важное. Он так же глотал воздух перед всеми своими громкими заявлениями: «Я влюблен в тебя», или: «Меня посетила безумная идея», или: «Пожалуйста, малышка, пожалуйста, не бросай меня разбираться с этим самостоятельно».

– Ты не пригласишь меня войти? – На мгновение мне кажется, что он произносит эту фразу, желая напомнить о былых временах, когда он говорил так перед моим старым домом на Мэйн-стрит, прежде чем я соображаю, что здесь ему требуется мое разрешение, чтобы пройти внутрь. – Не смог проскочить мимо этого бюрократа. Было легче сюда попасть, когда тут находилась больница! Он всего лишь долбаный зазнавшийся администратор. Он даже не местный!

– Простите, Оскар. Я разрешаю его пропускать, внесите его в список. – Объявляя об этом открыто, я снижаю ощущение тайности нашей встречи. Я замечаю машину Джесса, красную «Ауди-ТТ», припаркованную на одном из мест для гостей. Колетта оказалась права; в данный момент у него есть деньги. Он примерно в том возрасте, чтобы уже выплатить ипотеку. За исключением Парк-Ройал-мэнор, дома здесь в округе доступны даже на скромную зарплату, а Джесс никогда не сидел без работы.

Мы ожидаем лифт. От Джесса пахнет, как всегда. Мылом, кожей и машинным маслом. Он оказал себе дурную услугу, покрасившись; седые волосы ему бы пошли. Когда Джесс был молод, то имел настолько яркие и длинные ресницы, что лишь мужественные черты его лица удерживали от впечатления, будто он носит макияж, – но теперь белые брызги в бровях и щетине смягчили этот эффект.

– Я всегда знал, что в конце концов ты вернешься домой.

– Это не насовсем, это только пока мама… – Слова застревают у меня в горле.

– О, малышка, я знаю. Мы вошли в тот возраст, когда такое случается, не так ли? С кем ни заговори – почти у всех умирающие родители. Круговорот жизни. Думаю, внуки удерживают от края. Я покажу тебе потом фотографию маленького сына Мэдисон. Его зовут Кори. Ему сейчас уже полных два года.

Мне следовало бы спросить об остальных его детях, но я никогда не могла запомнить – с кем он еще видится, а от кого отстранился. Стрелка на табло возле лифта переключается с верхнего направления на нижнее.

– Как там Клей? – Это имя я произношу с осторожностью.

Джесс надувает щеки.

– Он просто кошмар, что еще сказать? Выглядит так, будто все гладко и ровно, но никогда по-настоящему не знаешь, что с ним. – Это горькая ирония, что, несмотря на работу Джесса – он хоть и не медбрат в психбольнице, как его собственный отец, но бригады «Скорой помощи» регулярно доставляют туда районных пациентов, – когда душевное расстройство происходит в непосредственной близости, его реакция скорее «избегать», чем «обсуждать». Наше прошлое, конечно, может иметь к этому какое-то отношение.

– А Марк и Триш?

– Мама-папа? – Он всегда упоминал своих родителей вместе, одним составным словом, как бы подчеркивая, насколько они близки как пара. Это то, чего он ожидал от нас с ним. «Он винит в нашем разрыве произошедшее, а не меня» – этой своей фантазии я потакаю в равной степени из доброты и малодушия. – Они в порядке, учитывая обстоятельства. Ты знаешь, что она теперь практически прикована к дому? Думаю, они хотели бы встретиться с тобой, пока ты тут. У тебя не получится на этот раз использовать свою обычную отговорку, что ты мимолетом.

Мне не верится, что он просит меня об этом. Разве я могу взглянуть им в лицо, после того как поступила с их сыном?

– Я… э-э… ну, я не знаю… это может показаться немного странным…

– Спроси себя сама. Чайник, как говорится, у них всегда на плите.

Двери лифта вздыхают, открываясь. Возможно, это и мой дом, но Джесс вводит меня внутрь все еще с остатком собственнических чувств по отношению к этому месту и ко мне. Мы встречаемся глазами в зеркале и с легкими улыбками смотрим на свои смягченные и постройневшие отражения. Я знаю, о чем он думает: мы по-прежнему выглядим хорошей парой.