Эрин Келли - Каменная пациентка [litres]

Майкл положил руку на плечо Хелен.

– Дорогая Хелен, – произнес он. – Скандал в прошлом – это практически обязательное требование.

Дождь хлестал в окна. Из-за туч день походил на сумерки. По радио предупредили об опасности наводнения в графстве. Река Альда вышла из берегов у Снейпа: в ближайшие два часа ожидалась месячная норма выпадения осадков.

Хелен сидела за обеденным столом в Гринлоу-Холле, сложив перед собой «кирпичи» из денег. Дом вокруг нее погрузился в полумрак, пока она сидела там, разворачивая, перечитывая и снова складывая письмо.

Оно не выглядело чем-то особенным. Сперва она решила, что нашла какую-то корреспонденцию, оставленную в машине по ошибке. Затем прочитала его, и прежние страхи, что ее диагноз станет достоянием общественности, сразу показались незначительными по сравнению с новой угрозой: разоблачением ее грубого злоупотребления служебным положением. Они знали о ее прошлом, и что еще хуже – о том, что она сделала, чтобы это скрыть.

С самого момента получения письма у нее в голове звенело от вопросов, жужжавших, как мухи над несвежим мясом. Дж. и М. – кто они? Жители Настеда, бывшие сотрудники больницы. Это сужало возможный круг до сотен человек.

И какие именно записи у них были? «Недавно в нашем распоряжении оказались некоторые документы… Они относятся ко времени вашего пребывания в Назарете…» Каким образом они могли их получить? Хелен помнила, как засунула свои заметки в мешок, предназначенный для сжигания. Какие-то подглядывающие медсестра или носильщик, должно быть, увидели, что она пытается избавиться от записей, прочитали их и сопоставили Хелен Гринлоу с Хелен Моррис. Это являлось единственным объяснением, которое она могла придумать, хотя и не вполне понятным. Зачем им было ждать? Почему бы не разоблачить ее сразу же после скандала с Канниффи? Возможно, они работали в больнице с давних пор и ожидали, когда получат выходное пособие, или же, более хитроумно – когда Хелен продвинется выше по службе. Письмо было грамотным, убедительным, хитрым. Она не могла их недооценивать. А может, расследование Адама Соломона или, не дай Бог, документальный фильм Дэмиана раскрыли какой-то параллельный бумажный след, о котором Хелен и не подозревала? Дэмиан. Если он узнал обо всем этом спустя столько лет… Были ли другие пути доступа к записям? Хороший бульварный журналист может сделать что угодно, но опять же – откуда источник информации? Налицо все признаки превосходного таблоидного укуса: смутное прошлое в сумасшедшем доме, нынешняя коррупция; и немедленная уступка шантажу должна доказать ее вину по обоим этим пунктам.

Они предлагали встретиться в Назарете. Такая рассчетливая жестокость напугала ее даже больше, чем сам шантаж.

Пиканье по радио подсказало, что уже девять часов. В чистый сухой день от Сайзуэлла до Настеда было около часа езды. Если она хочет добраться до территории больницы вовремя, ей вскоре нужно выходить.

Хелен опустила взгляд на банкноты в сумке и на ключи от машины, зажатые в руке. С той самой минуты, как прочитала письмо, она знала, что заплатит. И те, кто ее шантажировал, переступая черту закона, рисковали собственной свободой. Они тоже должны это знать.

Даже в шторм вождение оставалось лучшим противоядием от паники, подумалось ей. Наблюдение за дорогой через неистовое мельтешение «дворников» оттянуло на себя все ее внимание. По радио передавали постоянные, хотя и расплывчатые обновления погодных сводок. Река Блит перешла в наступление у Валберсуика, но не упоминалась ни разлившаяся река Вэйвни, ни болота, ставшие непроходимыми. Мало кто был настолько глуп, чтобы ехать по дорогам в таких условиях; струи ливня размывали надписи на указателях. Хелен сначала пропустила надпись «Настед», и осознала свою ошибку только когда достигла незнакомого железнодорожного переезда и почти проехала мимо поворота на Больничную дорогу.

Она заглушила двигатель задолго до того, как выключила фары, а затем огляделась, согласно полученным инструкциям, в поисках света. Белое свечение исходило не от двойных дверей, как следовало бы ожидать, а из дальнего конца крыла с женскими палатами. Дождь стекал водопадом с краев ее зонта, ноги промокли за считаные секунды. Свет становился все ярче и ярче, почти размывая две – только две – фигуры в дверях. Ей потребовалась одна секунда, чтобы разглядеть, насколько они худые. И вторая – чтобы понять, что они дети.

Дж. и М.

Требуемая сумма, формулировка их письма и доступ к ее записям заставили поверить, что они взрослые – среднего возраста или даже ее ровесники. Может, они действуют от имени кого-то другого? Они явно понимали, во что ввязались, все на это указывало. Хелен имела опыт переговоров, но какие обсуждения возможны с этими бедными, нервничающими детьми? Она надеялась, что пот, выступивший на ее лице, сойдет за дождевую воду. Зная теперь их возраст, она никак не могла сопоставить его с требуемой суммой. Как они собираются объяснить, откуда у них деньги? У них вообще есть банковские счета? Дженни платила кому-то из персонала наличными, даже когда больница уже закрывалась.

Мысль о Дженни придала Хелен твердости. Если она станет рассматривать эту унизительную встречу как проблему по работе – как сложную операцию, как выступление против партийного организатора во время вопросов к премьер-министру [23], как неудобную беседу с местным журналистом – она сможет это сделать.

Если только они не успели побывать с бумагами где-то еще, но конечно, это тоже было частью их плана.

Хелен вспомнила Давину и приняла на себя «вид для официальных встреч», когда прошла в ненавистный коридор. Его длина милосердно скрывалась в темноте, однако свечной свет мерцал на шелушащихся гниющих стенах; все здесь разрушалось быстрее, чем Хелен могла представить.

– Сначала я посмотрю документы, – сказала она. Хорошо сказала: ее голос звучал четко и авторитетно. Это скрыло то, что происходило у нее внутри: стоять внезапно стало очень трудно, голова казалась в два раза тяжелее, чем обычно.

– Нет, пока я не увижу наличные. – Парень говорил как плохой актер из полицейского сериала, и устроил целое шоу из проверки денег, как будто больше всего на свете мечтал обвинить ее в фальшивомонетничестве.

– Я хотела бы взглянуть на бумаги, перед тем как обмен состоится.

Хелен поняла, что записи настоящие, прежде, чем они оказались в ее руках; она поймала себя на том, что поглаживает запомнившийся правый верхний угол первой страницы, загнутый, как собачье ухо. Было слишком темно, и она не могла разглядеть пятна на страницах – из-за возраста или из-за чего-то похуже. Ее разум отматывал время назад, быстро и головокружительно. Слова по-прежнему можно было разобрать. «Она очень безумна…»