Томас Харрис - Восхождение Ганнибала

– А он нам нужен? – спросил Милко.

Кольнас пожал плечами:

– Он нам пригодится. Он работал с Дортлихом последние два года. У него все наше добро. Он – единственное звено, связывающее нас с оставленными там картинами. Он отвечает за депортацию и может выявлять подходящих людей из тех, кого отправляют в лагерь для перемещенных лиц в Бремерхафене. А оттуда мы легко можем получить все, что нужно.

Напуганный «Планом Плевена» [65] Рене Плевен – премьер-министр Франции в 1950–1952 гг. , грозившим новым вооружением Германии, Иосиф Сталин стремительно очищал Восточную Европу, осуществляя массовые депортации населения. Битком набитые поезда еженедельно увозили тысячи людей – на смерть в концлагерях Сибири и на жалкое существование в лагерях беженцев на Западе. Доведенные до отчаяния депортированные служили Грутасу прекрасным источником снабжения женщинами и мальчиками. У него были широкие торговые интересы. Поставляемый им морфий был высшего качества – из немецких медицинских запасов. Он поставлял также электрические трансформаторы для продаваемой на черном рынке бытовой техники. Он все время прикидывал в уме, какой ему нужен человеческий товар, чтобы этот товар удовлетворял меняющийся спрос.

Сейчас Грутас снова прикидывал. – А этот Свенка был на фронте?

Он, как и все остальные, считал, что любой, не замазанный такими же преступлениями на Восточном фронте, как они сами, для них бесполезен.

Кольнас снова пожал плечами:

– Голос по телефону звучит молодо. Дортлих там все приготовил.

– Надо все вывозить прямо сейчас. Продавать еще рано, но вывезти все равно необходимо. Когда он снова будет звонить?

– В пятницу.

– Скажи ему, чтобы начинал действовать.

– Он и сам захочет оттуда убраться. Ему будут нужны бумаги.

– Мы можем переправить его в Рим. Не думаю, что он нам нужен здесь. Можешь обещать ему что угодно, понятно?

– Все эти произведения искусства объявлены в розыск, – заметил Кольнас.

– Возвращайся в свой ресторан, Кольнас. Продолжай бесплатно подкармливать flics [66] Полицейские (фр. жаргон) . , и они в благодарность будут аннулировать твои штрафы за превышение скорости. Когда в следующий раз соберешься сюда, чтобы поплакаться, прихвати с собой пирожных.

– Он справится, – сказал Грутас Милко, когда Кольнас уехал.

– Надеюсь, – ответил Милко. – Мне неохота возиться с его рестораном.

– Дитер! Где этот Дитер? – Грутас грохнул кулаком в дверь каюты на нижней палубе и распахнул ее.

На койках сидели две испуганные молодые женщины, обе прикованные цепью за запястья к трубчатым рамам коек. Дитер, молодой человек лет двадцати пяти, держал одну из них за волосы, зажав их в кулаке.

– Поцарапаешь им морды, разобьешь губы – цена упадет, – заметил Грутас. – А вот эта сейчас будет моя.

Дитер отпустил волосы женщины и стал копаться у себя в набитых разным барахлом карманах в поисках ключа.

– Ева! – позвал он.

В каюту вошла пожилая женщина и встала у двери. – Вымой вот эту, и пусть Мюллер отведет ее наверх, – сказал он.

Грутас и Милко прошли через склад и вышли к машине. В отдельном отсеке склада, отгороженном веревкой, стояли ящики с маркировкой «Бытовая техника». Грутас углядел среди них английский холодильник.

– Милко, знаешь, почему англичане пьют теплое пиво? Потому что пользуются холодильниками «Люкас». Это не для меня. Я предпочитаю «Келвинейтор», «Фриджидэр», «Магнавокс», «Кертис-Мэтис». Мне нужно все американское. – Грутас поднял крышку рояля и взял несколько нот. – Это только для борделя годится. Мне такое не нужно. Кольнас нашел мне «Бозендорфер». Самый лучший. Забери его из Парижа, Милко… когда покончишь с другим делом.

Прекрасно зная, что он не появится, пока не соскребет с себя всю грязь и не приведет себя в порядок, она ждала в его комнате. Он никогда не приглашал ее сюда, и она не совала сюда нос. Она осмотрела рисунки на стенах, анатомические наброски и зарисовки, что заполняли половину комнаты. Она легла на его кровать в другой половине комнаты, безупречно-японской, прямо под свесом крыши. На маленькой полке лицом к кровати стояла картина в рамке, прикрытая шелковой салфеткой с вышитыми на ней летящими в ночи цаплями. Лежа на боку, леди Мурасаки протянула руку и подняла шелк. Он закрывал великолепный рисунок, изображавший ее самою – обнаженной, в ванне замка, – карандаш и мелок, чуть подкрашенные пастелью. Рисунок был подписан символом «вечность восемью взмахами кисти» и японскими иероглифами «травяного писания», не совсем точно означавшими «цветок на воде».

Она долго смотрела на него, потом прикрыла шелком и закрыла глаза. На память ей пришли строки из поэмы Ёсано Акико [67] Ёсано Акико (1878–1942) – японская поэтесса. :

На второй день, вскоре после рассвета, она услышала шаги на лестнице. Щелкнул ключ в замке, и Ганнибал предстал перед ней, усталый и взъерошенный, с рюкзаком в руке.

Леди Мурасаки уже встала.

– Ганнибал, я хочу слышать твое сердце, – сказала она. – Сердце Роберта уже замолкло. Твое сердце остановилось в моем сне. – Она подошла к нему и приложила ухо к его груди. – От тебя пахнет дымом и кровью.

– А от вас пахнет жасмином и зеленым чаем. От вас пахнет миром.

– Ты ранен?

– Нет.

Ее лицо прижималось к груди Ганнибала, там, где висели солдатские медальоны. Она вытащила их из ворота его рубашки.

– Ты снял их с мертвых?

– Каких мертвых вы имеете в виду?

– Советская полиция знает, кто ты. Ко мне приходил инспектор Попиль. Если ты пойдешь прямо к нему, он тебе поможет.

– Эти люди еще не умерли. Они очень даже живы.

– Они во Франции? Тогда сдай их инспектору Попилю.

– Сдать их французской полиции? Зачем? – Он покачал головой. – Завтра воскресенье – правильно?

– Да, воскресенье.

– Поедемте завтра со мной. Я за вами зайду. Я хочу, чтобы вы вместе со мной взглянули на одного зверя, и тогда вы сами скажете, следует ли ему бояться французской полиции.

– Но инспектор Попиль…

– Когда встретите инспектора Попиля, скажите ему, что у меня есть для него письмо. – И Ганнибал покивал ей.

– Где ты моешься?

– В лаборатории, под пожарным краном, – ответил он. – Как раз туда я сейчас и отправлюсь.

– Поесть не хочешь?

– Нет, спасибо.

– Тогда поспи, – сказала она. – Я поеду с тобой завтра. И послезавтра, и послепослезавтра…

Мотоцикл Ганнибала Лектера был двухцилиндровый «БМВ», брошенный отступавшими немецкими войсками. Он был перекрашен в сплошной черный цвет, имел низкий руль и заднее сиденье для пассажира. Леди Мурасаки ехала позади него, в своей головной повязке и сапогах чем-то напоминая парижского апаша. Она прижималась к спине Ганнибала, легко сжимая ему ладонями ребра.