Федерико Аксат - Амнезия

— Дженни наверху, — объявила Триша, пропуская меня в гостиную.

— Понятно.

Я захватил из дома сумку с бумагой для рисования, цветными карандашами и красками.

— У Дженни сегодня нелегкий день.

— Она заболела?

Триша покачала головой:

— Знаешь, она ведь пошла в меня. Попробуй с ней поговорить.

Я кивнул. Моя бывшая жена была здравомыслящей женщиной, и обычно с ней можно было договориться, но время от времени она делалась сумасбродной и мнительной. В тот день мне посчастливилось иметь дело со светлой стороной Триши.

Дочка в детской играла со своими Барби и грандиозным кукольным домом в три этажа, которого я раньше не видел. Дженни сидела на корточках, но, даже встань она во весь рост, пластиковое страшилище все равно оказалось бы выше.

— Привет, Дженни!

Она притворилась, что не слышит, и продолжала воображаемый диалог между куклами, затеявшими поход в салон красоты. Никогда еще Дженни не оказывала мне столь холодный прием. У меня сжалось сердце.

Я разложил карандаши с красками на круглом столике у окна и подошел к дочке. Опустился рядом с ней на колени и снова позвал. На этот раз Кэсси и Мэнди прервали оживленный разговор; Дженни задумалась на секунду, но все-таки решила не отзываться. Сам виноват, сказал я себе.

— Дженни, я немного порисую. А потом ты познакомишь меня со своими подружками и покажешь их домик, если захочешь.

Стульчики рядом со столиком были совсем крохотные, так что я сел прямо на пол и взялся за карандаши. Я не принуждал дочку к рисованию, но старался время от времени развлекать ее забавными картинками. Дженни росла одаренной девочкой и могла бы стать настоящей художницей, если только ее таланту не суждено было погибнуть под тяжестью купленных на деньги Моргана особняков для Барби.

— Значит, у Кэсси и Мэнди новый домик, — повторил я, не отрываясь от рисунка.

— Да, — ответила Дженни.

— Очень милый.

— Мне его мама и Морган купили, потому что я хорошо себя вела.

Я нажал на грифель сильнее, чем нужно, и на бумаге осталась жирная черная точка.

Дженни продолжала играть, но краем глаза я видел, что она с интересом поглядывает на мой рисунок.

— Прости, что я так долго не приезжал, Дженни, — проговорил я, немного помолчав. — У меня были всякие серьезные дела, но я с ними разобрался. Я очень по тебе скучал.

Дочка ничего не ответила, но и Кэсси с Мэнди притихли.

— Хочешь посмотреть домик?

— С удовольствием.

Я пристроился рядом с Дженни. По моим расчетам, такие хоромы должны были стоить целое состояние. В них оказалась целая тьма комнат, обставленных крошечной мебелью, которая выглядела совершенно как настоящая. Имелись даже дверной звонок и лифт на террасу с джакузи. Дженни устроила мне подробную экскурсию и с помощью Кэсси продемонстрировала возможности всего, что было в доме. Ее личико постепенно светлело, и, когда мы добрались до ванной комнаты с туалетным столиком и душевой кабинкой, у которой задергивалась шторка, дочка совсем оживилась и болтала без умолку.

Следующие полчаса я провел, валяясь на ковре в детской и манипулируя куклой-анорексичкой, — и был совершенно счастлив. Когда видишь своего ребенка только по выходным, любое его достижение становится невероятным открытием. Дженни начала говорить очень рано и стремительно набирала словарный запас. Когда она сообщила, что Мэнди «обескуражена», я чуть не лопнул от гордости.

Наигравшись в домик Барби, мы стали рисовать. Если не считать возвращения Мэгги, часы, проведенные с дочкой, были лучшим, что случилось со мной за неделю. Жизнь определенно налаживалась.

13 декабря

Записывать сны непростое дело: обычно я их не запоминаю. Я пробовал наговаривать на диктофон сразу после пробуждения, не вставая с постели, но вскоре убедился, что нет ничего эффективнее старого доброго блокнота на тумбочке.

Этой ночью все было по-другому. Этой ночью я увидел такой яркий сон, что блокнот мне не понадобился. Вообще ничего не понадобилось. До вчерашнего дня самым удивительным — и, пожалуй, единственным по-настоящему удивительным — сном в моей жизни оставалось посетившее меня в семь лет красочное видение, в котором мамин красный «мустанг» плавал по затопившему наш сад морю лавы. То видение было настолько реальным, что я очень долго считал, будто видел его взаправду, когда бродил во сне.

Вчера я проснулся среди ночи с полным ощущением, что побывал в параллельном мире. На этот раз в памяти остались не разрозненные картинки, а цельное воспоминание. Во сне я был не в кампусе, а в старом доме, где до девяти лет жил с родителями и сестренкой. Потом моя мать погибла, а отец подсел на игровые автоматы и проиграл все, что у нас было. Мы переехали в маленькую квартиру, долго боролись с нищетой, но в конце концов, к счастью, выкарабкались. Однако сейчас речь не о семейной истории, а о снах. Итак, я был в своей комнате в старом доме, и мама позвала меня снизу. Крикнула, что мне надо кое на что взглянуть. Сначала я жутко испугался и спрятался под одеяло. Сам не знаю почему. Ведь это же была моя мама.

Потом я встал с постели и понял, что я совершенно голый; в память врезалась каждая деталь: текстура ковра, луна в окне, разбросанные на полу игрушки. Я спустился на первый этаж, но мамы там не было. В доме царила абсолютная тишина, будто все спали. Я пошел на кухню, сам не знаю зачем. На обеденном столе сидела красивая девушка лет двадцати в голубом платье. Ее белая кожа словно светилась. Девушка улыбалась мне, а я застыл в дверях и пялился на нее разинув рот. Страх совсем прошел. Девушка была босая, а на шее у нее было ожерелье с красивой подвеской.

Я подошел поближе и задрал голову, чтобы получше разглядеть это ожерелье. Но, как это бывает во сне, мир вокруг меня вдруг начал терять форму, скручиваться и растягиваться, словно пластилин, и я проснулся.

16 декабря

Я всегда хорошо рисовал. Мама меня к этому поощряла: записала в художественную школу и не уставала повторять, что гордится моими успехами. После ее смерти я бросил рисовать, но увидел связь между этими событиями только через много лет.

Мне так хотелось запечатлеть удивительную девушку в голубом платье, что я заставил себя вспомнить, как обращаться с карандашом. Набросал ее портрет и отдельно ожерелье. Что-то подсказывало мне, что эта девушка настоящая. Не могло же мое куцее воображение породить такую красоту. Я точно видел ее раньше. Я показывал портрет знакомым в надежде, что кто-нибудь ее узнает. Без толку.

Вчера эта девушка привиделась мне снова. И блокнот опять не понадобился: я запомнил сон в мельчайших деталях.