Федерико Аксат - Амнезия

Мэгги стояла, обхватив себя руками за плечи, и смотрела на лес. Я распахнул дверь и пригласил ее войти.

— Хочешь чаю? Сейчас не пять часов, но все же… Она слабо улыбнулась моей шутке.

— Мэггс, ты можешь приходить, когда тебе вздумается. Считай, что это твой дом.

Она снова улыбнулась. Женщины всегда так улыбаются, когда мужчины ведут себя бестолково.

— Давай куда-нибудь сходим, — предложила Мэгги. Мне показалось, что она придумала это заранее.

Моя подруга успела переодеться. Джинсы были те же самые, я приметил дырочку на правой коленке, а майку с надписью «Be Here Now» сменила вышитая белая рубашка. К тому же она накрасила глаза.

— Я поехала домой с тяжелым сердцем, — призналась Мэгги. — Мне не понравилось, в какую сторону ушел наш разговор.

— Тут не о чем…

— Нет, Джон, — перебила Мэгги, — мы должны поддерживать тебя, а не упражняться в придумывании конспирологических теорий, которые нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть. С тех пор как я приехала, мы с тобой… еще ни разу не были вместе по-настоящему. Чтобы просто ты и я, понимаешь?

Ну конечно, я понимал.

— Сейчас переоденусь, и поедем в «Одинокое сердце».

Мэгги удивилась. «Одиноким сердцем» звался паршивый бар на Грэм-стрит. В последние годы ту часть города почти полностью перестроили, и бар оставался последним островком упадка на бывшей фабричной окраине.

— А я-то надеялась, что ты покажешь мне какое-нибудь новое местечко.

Я пулей кинулся наверх. Нашел чистую рубашку и на минуту заскочил в ванную, чтобы умыться, причесаться и побрызгаться одеколоном.

«Одинокое сердце» переделали от пола до потолка. От старого бара для рабочих и дальнобойщиков осталось одно название. Последняя фабрика в этих краях закрылась пять лет назад, и у заведения почти не осталось клиентов. Хозяин, железный старик по фамилии Стиллсон, держался до последнего, но в конце концов дрогнул под тяжестью долгов и хворей. Впрочем, ему удалось выгодно продать свое детище, а новый владелец решил взяться за дело по-своему. Оставляя название, он сильно рисковал, поскольку «Одинокое сердце» давно превратилось в символ деградации Карнивал-Фолс. Рисковал и не прогадал: весть о новой жизни старой забегаловки мигом разлетелась по городу, и в бар потянулась любопытная публика. Когда мы приехали, внутри яблоку было негде упасть.

— Круто! От того притона и правда ничего не осталось.

Вечно гудящую громоздкую неоновую вывеску заменила изящная металлическая табличка над входом. Вместо крохотных полуслепых от грязи окошек поставили окна во всю стену, которые так и манили зайти. Барная стойка, столы и стулья теперь были современными, приглушенное освещение создавало уютную атмосферу. И музыку в обновленном «Одиноком сердце» подбирали со вкусом. Нас встретили гитарные аккорды из «Here comes the Sun».

Мэгги взяла меня под руку и прошептала на ухо:

— Веселье начинается.

Подошла улыбчивая официантка и сообщила, что мы можем сесть снаружи или подождать десять-пятнадцать минут, пока освободится столик внутри. Мы предпочли скоротать время у барной стойки.

Бармен, энергичный молодой азиат, спросил, что мы желаем выпить. Я попросил колу, а Мэгги, поколебавшись и взглядом спросив у меня разрешения, заказала пиво.

Ночь летела, как скоростной поезд по рельсам. Мы говорили о музыке, о кино, о всякой ерунде. Нам было невероятно легко вместе, почти как в детстве, но теперь к взаимной симпатии и дружеской привязанности примешивалось нечто куда более опасное и влекущее: воспоминание о первой юношеской страсти, самой сильной и чистой, которой я не знал ни с Тришей, ни с Лилой. Ни с кем, кроме Мэгги.

Когда мы вернулись в дом — было далеко за полночь, — между нами впервые за вечер возникла неловкость. Во дворе ждал автомобиль, который Мэгги одолжила у матери. Очертания «краун-виктории» маячили в темноте немым вопросом. Вопросом, что тихо, но настойчиво звучал в моей голове. И проступал в глазах Мэгги.

— Утром она понадобится маме, — обронила Мэгги, указав на машину.

Это и был ответ. Теперь оставалось только сказать что-нибудь на прощание.

— А все-таки это была отличная идея. Замечательный вечер получился.

Я обнял Мэгги. Мы стояли на крошечном пятачке между двумя машинами и воротами. Сверчки завели свою тревожную песню, словно предвидели будущее и спешили предупредить нас о чем-то.

— Да все что угодно было бы лучше, чем торчать на веранде, — заметила Мэгги.

Я улыбнулся:

— Не все.

Мэгги отвела взгляд и принялась рыться в сумочке. Волосы упали ей на лицо, и она грациозно откинула непослушную прядь, балансируя на одной ноге и поддерживая сумку коленом. Вскоре моя подруга с торжествующим возгласом выудила со дна сумки ключи.

Мэгги, останься, пожалуйста.

Она села в машину и опустила боковое стекло. Я подошел и наклонился к подруге, опершись о приоткрытую дверь:

— Спасибо.

Мэгги завела мотор, пристегнула ремень безопасности и ласково отвела мою руку. Я подчинился. Такой чудесный вечер было слишком легко испортить.

Утром во вторник я поехал за продуктами, а когда вернулся, во дворе поджидал серый «додж». А на капоте устроились агент Фрост и его напарница, женщина за сорок. Хоть я и тешил себя надеждой, что федералы забудут о своем обещании явиться ко мне домой, но в глубине души прекрасно понимал: рано или поздно они объявятся. И даже обрадовался, что агенты застали меня за самым обыденным делом, с пакетами из супермаркета в руках.

— Доброе утро, мистер Бреннер! — Фрост снял солнечные очки и шагнул прямо навстречу моей машине. Женщина не двинулась с места.

Заглушив мотор, я процедил сквозь зубы «здрасте» и распахнул дверь. Фрост немного отступил.

— Не сочтите за беспокойство, но нам нужно задать вам несколько вопросов. О продаже «Медитека», как вы, наверное, догадались.

На этот раз я не собирался повторять своих ошибок, в частности, не стал говорить федералам о том, что сделка не состоялась. Я вышел из машины и открыл багажник. Фрост внимательно следил за каждым моим движением. Его напарница, которая до сих пор сидела на капоте «доджа», выпрямилась и сунула руку во внутренний карман пиджака.

Я один за другим вытащил из багажника три пакета с провизией и продемонстрировал каждый Фросту. Агент досадливо поморщился.

А что ты надеялся увидеть?

— Я стану говорить с вами только в присутствии своего адвоката, — заявил я, предупреждая все возможные вопросы.

— Адвоката? — Фрост широко улыбнулся. — В этом нет необходимости, мы только…

— Неважно. Так или никак.

Фрост потер чисто выбритый подбородок. Должно быть, еще недавно он носил бороду.

Я отнес один пакет в дом, не пригласив гостей войти. Из кухни, как было условлено, позвонил Харрисону. Фрост ждал меня во дворе на том же самом месте, где я его оставил, но теперь к нему присоединилась женщина.