Каролина Эрикссон - Наблюдательница [litres]

Краем глаза я вижу размытые очертания человека на табуретке рядом со мной, нервно дергающего ногой. Лео. Поднимаю голову, но на стуле никого нет. На кухне пусто. Поворачиваю голову и смотрю во двор. В темноте едва различаю контуры дома напротив. В окнах темно. Все, что я вижу, это свое отражение в стекле, в голубом свете от экрана компьютера. Подвожу курсор к последнему предложению, заношу пальцы над клавиатурой и начинаю печатать.

Слова сами обретают форму под кончиками пальцев. Я пишу всю ночь напролет, страницу за страницей. Когда от усталости в голове начинает шуметь, я перебираюсь в постель, ставлю компьютер на пол и на пару часов забываюсь тревожным сном, полным ночных кошмаров. Просыпаюсь от страха посреди сна, поднимаю компьютер, пишу пару страниц, снова засыпаю. И так повторяется, пока не начинает светать Я возвращаюсь на кухню. Ем черствый хлеб с остатками варенья, пью чай, отмечаю, что нужно сходить за покупками, так как на ужин придет сестра. Продолжаю работать.

Приходит ответ от Петера.

Поступай так, как считаешь правильным. Не спеши. Я подожду, когда ты будешь готова.

Читаю и возвращаюсь к работе.

Во второй половине дня замечаю Лео в саду и замираю. Что ему сказать? Что сегодня я не могу? Что буду занята все последующие дни? Потом понимаю, что он идет не ко мне, а к себе домой. Но идет как-то странно – выпрямив шею, я вижу, что он идет босиком. Босиком? Я вскакиваю со стула и прижимаюсь к окну. Мне не померещилось. Лео идет по выложенной плиткой дорожке в одних носках . Но… как… почему? Он идет не оглядываясь, глазами вниз. Открывает дверь и скрывается в доме.

Мой взгляд поднимается к окну на втором этаже. Шторы все еще задернуты. Я чувствую, что кто-то лежит там в кровати. Лежит весь день. Кто-то, кто все глубже погружается в темноту. Возвращаюсь к экрану.

Пиши. Просто пиши.

И я пишу.

Мусорное ведро уже воняет. Достаю мешок, завязываю и несу на помойку во дворе. Поворачиваюсь и вижу перед собой Лео. Хоть он и одет как обычно – в свободную толстовку и мешковатые джинсы, – его худощавое тело кажется еще тоньше.

Смотрю на часы и спрашиваю, что он так рано делает на улице, разве уже пора в школу? Через час, отвечает Лео, но библиотека уже открыта. Он там обычно читает или делает уроки перед началом занятий. Из библиотеки можно напрямую попасть в класс, без необходимости толкаться с другими в фойе.

«Толкаться?» – думаю я про себя. Скорее, без риска, что тебя толкнут или еще что похуже. Опускаю взгляд на ноги Лео. Он обут, но это не привычные белые кроссовки. Спрашиваю, что случилось с ними. Лео не понимает, что я имею в виду.

– Вчера, Лео. Я видела, как ты вернулся домой в одних носках.

Он мотает головой, и челка падает на сторону. Прыщи на лбу кошмарны. С нашей прошлой встречи их стало еще больше. Он снова вертит головой, и челка возвращается на место.

– Мне надо идти, – говорит он. – До встречи.

Наши взгляды встречаются.

– Что еще они с тобой делают? Помимо того, что подкладывают тебе записки с оскорблениями, пишут маркером на шее и забирают обувь?

Лео отворачивается. Чувствую, что перешла границу. Сейчас он уйдет и больше не станет со мной общаться. Но он стоит на месте. Я бросаю взгляд на кухню семьи Сторм и гадаю, не следят ли сейчас за нами из окна Филип или Вероника. Из-за кустов мне ничего не видно.

Я делаю шаг вперед, одновременно подыскивая нужные слова, но это нелегко. На самом деле нелегко.

В поведении Лео есть какая-то противоречивость, и это сбивает меня с толку. Он спокойно говорит о том, что происходит у него дома. Кажется, он способен рассказать малознакомому человеку все о своих родителях, особенно о матери. Но не о том, что происходит в школе. Может, мальчики в его возрасте слишком чувствительны ко всему, что касается приятелей или их отсутствия, и потому ему так сложно раскрыться мне.

– Лео, что я могу для тебя сделать?

Он не отвечает. Плечи подрагивает. Он плачет? Внутри меня все сжимается. Я делаю еще шаг.

– Я хочу тебе помочь.

Он поворачивается. Стоит, опустив глаза, и, судя по всему, взвешивает все за и против.

– Может, вы могли бы подержать мой ключ у себя? – наконец вырывается у него

Он поднимает голову и, глядя мне прямо в глаза, тихо объясняет, что одноклассники иногда берут его вещи и прячут. Кроссовки, ключи…

Мальчик снимает рюкзак и роется в карманах. В следующее мгновение у меня в руках оказывается ключ. Он надевает рюкзак, говорит, что заберет ключ, когда вернется. Говорит, что не станет долго мне надоедать, может просто забрать ключ, не заходя внутрь. А если я вдруг уйду, то могу просто положить его в цветочный горшок или рядом с дверью.

– Кстати, книга, которую я одолжил, лежит у меня в комнате рядом с компьютером. Если она вам понадобится.

И он уходит. Я остаюсь стоять с ключом в руке, гадая, во что это я ввязалась.

Через пару часов я вижу в окно Веронику. Я пишу за столом, гоню мрачные мысли и пытаюсь сосредоточиться на тексте на экране. Когда в окне напротив возникает Вероника, я понимаю, что вижу ее впервые с того ужина, закончившегося слезами. Несколько дней шторы в окне на втором этаже были задернуты, не пропуская солнечный свет.

Она снова погружается во мрак. Намек на то, что раньше у нее уже были сложные периоды. Когда она швырнула сумку через перила. Когда выбросила кроликов с балкона. Кроликов… У меня в голове звучит треск, с которым крошечный череп бьется об асфальт, перед глазами стоят окровавленные ошметки шкурки. Кто способен на такое зверство? Что за человек? Что за мать? Поеживаюсь и кутаюсь в кофту.

Из рассказов Лео у меня сложилось впечатление, что Вероника нескоро выйдет из спальни. Я представляла ее в халате, неопрятной. Но передо мной женщина с аккуратно убранными в конский хвост волосами. На ней пестрый облегающий топ. Двигается она энергично. Вероника открывает холодильник, кладет что-то в рот, наполняет бутылку водой и выходит из кухни. Я наклоняюсь вперед, провожаю ее взглядом, жду, что она снова появится в окне, но ее нигде не видно.

Может, она вернулась обратно в спальню, а в кухню спускалась только поесть. А может, она собирается уйти. Я оглядываю себя, сердце бьется быстрее. На мне кофта поверх майки, в которой я сплю, и спортивные штаны. Сгодится. Я готова. Чувствую, как вспотели ладони. Готова к чему? Писать. Это то, чем я должна заниматься. Писать и ни на что не отвлекаться. Разве не так я решила?

Дверь открылась, и вышла Вероника. На ней тонкая приталенная куртка поверх пестрого топа и черные лосины. В руке черная сумочка, из бокового кармана торчит бутылка воды. Она запирает дверь и уверенным шагом идет прочь от дома. Тем же путем, каким обычно идет на работу ее муж. Он там проходил и сегодня.