Лорет Уайт - Девушка в темной реке [litres]

Рейчел, держа перед объективом контурную карту, указывала на извилистую голубую линию между гор:

– Вот эта голубая линия – река Наамиш. Статичный элемент карты, константа. Но ведь суть любой реки – изменение. Если войти в воды Наамиш сегодня, они уже не те, что были вчера, а завтра будут не те, что сегодня. Вода меняется, а река остается. Вот так и женщина, оставаясь на протяжении жизни одним и тем же человеком, пребывает в постоянном изменении. Сперва она ребенок, потом девочка, потом девушка, как моя Иден. Она чья-то сестра, чья-то тетка, подруга. Взрослея, девушка превращается в сирену-соблазнительницу и находит себе мужчину. Она становится матерью, разведенкой, вдовой, климактерической дамой, старухой, развалиной, оставаясь в душе прежней девчонкой, путешествующей по длинной реке жизни. Во имя этой метафоры мы, девять женщин, находящиеся на разных этапах нашего личного водного маршрута, соберемся сегодня в «Крюке и промахе», – Рейчел с улыбкой показала на вывеску паба. – Семь дней мы проведем на Наамиш, ссорясь и мирясь, но всех нас объединяет нечто общее – страсть к рыбалке и дикой природе.

Энджи, потягивая какао, думала, что идея, конечно, неплохая, но изложена тяжеловато. Но она тут же напомнила себе, что это неотредактированный материал и заумь при монтаже, наверное, вырезали бы. Паллорино невольно отвлеклась, задумавшись о собственном месте в реке жизни, о Мэддоксе и о поставленном перед нею выборе.

Камера, захватив парковку «Крюка и промаха», повернулась к мотелю, а затем на экране появилась улица с рядом маленьких магазинчиков и видневшаяся за ними полоска, как предположила Энджи, бухты Феррис. Последним, что попало в кадр, было кафе «Приют моряка» напротив паба.

Энджи открыла следующий файл.

На мониторе появился интерьер «Крюка и промаха». Изображение стало зернистым, цвета заметно побледнели, и на экране то и дело мелькали помехи вроде царапин, словно демонстрировалось старое кино.

Зал ресторана был обшит темными панелями, скрадывавшими свет. Барная стойка, обитая полированной медью, отделяла ресторан от простецкого паба, где стоял бильярдный стол и несколько телевизоров. В пабе было много посетителей, в основном мужчины в рабочей одежде и куртках, какие носят лесорубы. Стены паба украшала весьма эклектичная коллекция охотничьего, рыболовного и спортивного снаряжения: хоккейные клюшки, клюшка с сеткой для лакросса, удочки, крабовые ловушки, выцветшие буйки и стеклянные шары-поплавки. По телевизору показывали какой-то хоккейный матч.

Камера снова повернулась к ресторану, остановившись на двух женщинах за деревянным столом, уставленном бутылками кетчупа, горчицы, острого соуса и пива. Энджи подалась вперед, узнав Триш Шаттак и Уиллоу Макдоннел. Волосы Триш еще не успели поседеть, а Уиллоу в тридцать восемь была еще красивее, чем сейчас.

– Итак, леди, – послышался голос Рейчел Харт, – как по-вашему, в чем заключается самая существенная разница между любителями и любительницами рыбной ловли?

Триш приветственно приподняла свою бутылку.

– Начнем с того, что женщины не лгут насчет размера! – засмеялась она и с чувством приложилась к пиву.

– Не то, – возразила Уиллоу. – Главное отличие – реакция продавцов в магазине. – Она повернулась к камере: – Когда женщина рассматривает ассортимент в отделе снастей, продавцов не дозовешься, будто ты невидима. Но стоит отвернуться от удочек и спиннингов и направиться в отдел одежды – бац, чары падают, ты материализуешься, и продавец бежит к тебе бегом.

– Да, враз становишься перспективным покупателем, – поддержала Триш. – С мужчинами такого не бывает, – понизив голос, она театрально протянула: – Мужчину в отделе рыболовных снастей воспринимают всерьез.

Уиллоу засмеялась, блеснув прекрасными зубами.

– То есть рыбалка до сих пор остается мужским спортом в мужском царстве? – спросила Рейчел.

– Самое смешное, – отозвалась Триш, покачивая горлышком бутылки в направлении камеры, как пальцем, – что первый «Трактат о ловле рыбы на удочку» в начале пятнадцатого века написала женщина.

– И кто она была? – удивилась Рейчел.

– Благородная дама Джулиана Бернерс, настоятельница монастыря, – отозвалась Триш. – О, эта монахиня могла научить мужчин обращаться с удочкой!

Уиллоу подалась вперед – ее глаза сверкали от хмеля и веселья – и, понизив голос в шутливой конспирации, сказала в камеру якобы по секрету:

– Признаться, я бы на реке очковала не по-детски, будь я мужчиной в окружении стольких женщин.

– Почему? – тут же спросила Рейчел.

– Из-за нашего возраста, – прошептала Уиллоу. – Все эти приливы, бессонница, волчий аппетит, газы и перепады настроения превращают нас в настоящих монстров! – С серьезным видом она, скрестив руки на груди, откинулась на спинку мягкого сиденья, пережидая официантку, которая принесла еще пива.

Когда девушка отошла, Уиллоу добавила:

– Вот поэтому я и увлекаюсь рыбалкой. Ничто так не успокаивает, как река. И в мыслях ясность, как посидишь молча и неподвижно, наблюдая за насекомыми, стараясь разгадать, как поведет себя рыба, глядя на небо, на воду, слушая ветер в деревьях…

– Триш, – сказала Рейчел из-за камеры, – а почему вы увлекаетесь рыбалкой?

– Я раньше пила, – деловито начала Триш. – И сидела на «колесах». Мои приятели считали меня крутой и уважали за способность всех перепить. – Триш помрачнела. – Однажды это едва не стоило мне жизни… Но мне выпал второй шанс, – она поглядела на Уиллоу. – Я встретила ту, с кем вспомнила свое прежнее увлечение рыбалкой, любовь к природе и… настоящие ценности. Я научилась оставаться верной себе и своей ориентации. С тех пор я иду только вперед, не оглядываясь на прошлое. Плыву, короче, к истокам, против течения.

Неожиданно в кадре появилась Иден в легкой куртке и шерстяной шапке с логотипом «Кинабулу»; длинные волосы заплетены в две толстых косы. Она уселась напротив Триш и Уиллоу, и официантка поставила перед ней колу и тарелку начос.

– А ты почему удишь рыбу, Иден? – спросила Уиллоу.

Девчонка без улыбки поглядела прямо в камеру:

– Мать заставляет.

Уиллоу словно бы растерялась, но Триш захохотала и направила на Иден горлышко своей бутылки:

– Ты ей еще спасибо скажешь! Я когда-то тоже так начинала, а когда совсем запуталась в жизни, то вышло, что моя мать, которую я всегда ненавидела, дала мне единственную мало-мальски реальную опору. И я поняла, что не так уж и отличаюсь от нее.

Иден взяла бокал и отпила колы. Переходный возраст, самая бунтарская пора, когда подросток всем недоволен. Энджи вспомнила, что сама вытворяла в четырнадцать лет. Ох уж эти «радости» гормональных всплесков на разных концах возрастного диапазона!