Уильям Байер - Фотография из Люцерна [litres]

– Конечно! – с воодушевлением кивает он.

– У вас есть подруга?

– Я еще не испытывал влюбленности, но с нетерпением жду этого опыта.

– При мыслях о себе вы испытываете злость или горечь?

– Мне отлично знакомы оба этих чувства. Мое заявление о приеме в Академию искусств отклоняли дважды. Сами понимаете, особого счастья я не испытывал.

– Могу представить.

– В этом городе для меня нет работы. – Молодой человек продолжает рисовать по ходу разговора. – Два года назад я даже работал на вокзале носильщиком – без жалованья, за чаевые. А сейчас я живу в ночлежке с несколькими сотнями других безработных. Так что, сами понимаете, ничего веселого. – Глубокий вздох. – По правде говоря, если бы не жалкие гроши за мои работы и нищенское содержание от семьи, мне пришлось бы голодать и попрошайничать. При таких обстоятельствах, фрау Лу, трудно не испытывать горечь.

Лу участливо кивает. До сегодняшнего дня она считала его любопытным объектом для наблюдения; сейчас, впервые за все время знакомства, почувствовала что-то вроде сочувствия.

– Вы часто ходите к проституткам?

Молодой человек вздрагивает. Вскидывает голову от альбома.

– А вот это я ни за что не стану обсуждать с дамой!

– Возможно, вас просто пугает сексуальность как естественная часть человеческого существования?

– Так утверждает ваш дорогой профессор Фрейд?

– А вы знакомы с его теорией?

– Во время прошлой встречи вы высмеяли мое невежество. Дабы доставить вам удовольствие, я кое-что почитал. – Короткая усмешка. – И позвольте признаться: в отношении высоко оцениваемых вами «теорий» я испытываю примерно то же самое, что по отношению к так называемому искусству герра Эгона Шиле.

– Презрение?

– Точнее не скажешь.

– Расскажите о себе. Чем вы вообще занимаетесь?

– С удовольствием расскажу. Однако сначала позвольте полюбопытствовать: почему вас интересует жизнь такого незначительного человека, хотя вокруг вас огромное количество знаменитостей?

Она оставляет без внимания его сарказм и отвечает серьезно:

– Как многие писатели, я люблю смотреть на мир сквозь призму чужого взгляда. Когда юноша сначала преследует меня на улице, а потом пишет восторженные письма, конечно, я хочу знать кто же он.

Он снова берется за карандаш.

– По утрам я обычно рисую. Иду в старый город, делаю эскизы, возвращаюсь в приют – там у меня есть угол для работы. Раскрашиваю эскизы. Остальные жильцы ко мне не лезут, думаю, они меня немного побаиваются… и хорошо. Не люблю, когда мешают. Еще много читаю, философию в основном. Особенно книги вашего старого друга Ницше. И неважно, что он неприятный человек с несносным характером – меня интересуют его идеи. В его текстах так много скрытых смыслов… даже когда мне кажется, что я смог уловить его мысль, я перечитываю отрывок заново – и нахожу там совершенно иное.

Молодой человек искоса смотрит на Лу, хочет убедиться, слушает ли она.

– По вечерам люблю гулять, изучать город, заглядывать в укромные уголки. А при дневном свете ищу сюжеты для работ. Меня притягивают архитектура и пропорции – тогда композиция выходит четкой и строгой. А по ночам я ищу нечто другое, но не уверен, что в силах это объяснить.

– Попробуйте, прошу вас.

– По ночам город кажется мне мрачным и… болезненным? Меня это притягивает.

Лу задумчиво произносит:

– Некоторые называют ночную Вену «городом снов». Например, мой друг Артур Шницлер и другие писатели.

– Для меня она скорее «город кошмаров». – Молодой человек усмехается. – По ночам меня ведет по улицам только инстинкт. «Идти прямо или свернуть?» – все зависит только от настроения, потому что на самом-то деле неважно, по какой улице шагать. Мне нравится бродить по незнакомым районам. Я разглядываю людей: на улицах, в кафе, в ресторанах. Освещенные окна, а за ними мечется женщина, обедает семейство, или старик, устроившись в кресле, курит трубку, или спорит молодая пара. Иногда из окон несется музыка. Тогда я замираю внизу и слушаю.

Он умолкает на миг, ловит взгляд Лу.

– Я очень люблю музыку. Порой хожу в Императорскую оперу, но только когда ставят Вагнера. Покупаю стоячее место за королевской ложей и обо всем забываю. А когда представление заканчивается, и театралы, элегантные дамы и господа – такие, как вы – рассаживаются по автомобилям и экипажам, отправляются ужинать в роскошные рестораны, я, затаившись, стою в темноте и наблюдаю. Придумываю про этих людей истории. Придумываю их жизнь.

А когда публика разъезжается, я часто ожидаю появления актеров у служебного входа – вместе с другими любителями оперы. И никогда не бросаюсь вперед, как делают остальные, никогда не подсовываю звездам программки, никогда не умоляю об автографе. Я просто смотрю. Изучаю. Сравниваю то, как они держатся на сцене и сейчас. У служебного входа, поздно вечером, после окончания спектакля, это уже не короли и титаны, которых они изображали на сцене, – но все равно богатые, знаменитые люди… Иногда, если представление особенно взволновало меня, я присоединяюсь к аплодирующим. Порой удается поймать чей-то взгляд – например, дирижера оркестра или сопрано Люси Вейдт, – и тогда между нами возникает контакт. А затем они отворачиваются, и ниточка рвется, но я никогда не отважу взгляд первым. Пройдет всего миг, и певица выбросит меня из памяти – но я, я никогда не забуду ни ее взгляд, ни на мгновение вспыхнувшего между нами понимания, ни ее благодарность. А порой, как ни странно, мне кажется, что она посмотрела на меня и поняла что-то важное… или просто увидела докучливого поклонника.

Он вновь усмехается.

– Признаться, мне нравится это ощущение. Словно между нами происходит обмен энергиями, проскакивает своего рода искра.

– Надо сказать, вы великолепный рассказчик.

– А вы, фрау Лу, великолепный слушатель. – Молодой человек делает глубокий вздох. – Вы спросили меня о проститутках. Это я отказываюсь обсуждать, однако поздними вечерами, после оперы, я иду по Шпиттельберг-гассе и смотрю, как они стоят у своих окошек, пытаясь завлечь клиентов.

– Такого рода женщины вас привлекают?

Он неистово трясет головой.

– Они отвратительны! Однако мне интересно ничтожество всех классов и социальных слоев. – Пауза, быстрый взгляд. – А теперь мы можем поговорить о Шиле?

Лу кивает.

– Его работы вызывают у меня кошмары. – Глаза молодого человека вспыхивают. – Изможденные лица на автопортретах, странным образом перекрученные чахлые тела… Чувствую, что художник пытается что-то донести, но я не могу понять, что именно. Возможно, он хочет продемонстрировать будущее этого мира – таким как он его видит. Все эти раздетые женщины, широко расставленные ноги… Должен признаться, мне неловко на них смотреть. Позы неестественные, нарочитые. Горящие глаза, они таращатся прямо на меня. То ли мертвы, то ли живы… Как туши на бойне. Эти картины пугают; в них нет ничего возвышенного, просто ночной кошмар. – Он смотрит на Лу. – Вы улыбаетесь.