Уильям Байер - Фотография из Люцерна [litres]

– Да, поскольку описанное вами в точности соответствует, по моему мнению, намерениям самого Эгона Шиле. То, что его работы пробуждают в вашей душе кошмары, и показывает, насколько глубоко вас задевает его искусство. Он показывает вам глубины своего «я», обнажает их и бесстрастно демонстрирует мир своих фантазий.

– Это взгляд во тьму.

– Полагаю, в каждом из нас живет тьма. Отрицая тьму, мы только даем ей над нами власть. А признавая ее присутствие – как это делает Шиле, – мы чувствуем облегчение. То, что его работы показались вам непереносимыми, только подтверждает, как сильно они на вас действуют… Сколько вам лет?

– Скоро будет двадцать четыре.

– Полагаю, он ваш ровесник.

Молодой человек фыркает и возвращается к своему рисунку.

– Не могу представить, что рисовал бы подобное.

– Ваши работы хороши для туристов. Надеюсь, когда-нибудь вам хватит решимости и отваги исследовать собственную душу. Всю, включая самые темные уголки, существование которых вы сейчас так яростно отрицаете. И вот когда вы наконец осмелитесь, можно будет поговорить о настоящем искусстве.

– Я должен это обдумать.

– Обязательно. И если вы не в силах выразить всю глубину чувств в живописи, возможно, стоит поискать другой путь для самовыражения.

– Например?

– Не знаю. Только вы можете это определить.

Некоторое время молодой человек молча рисует, а затем вновь поднимает голову.

– Должен кое в чем признаться. Я обещал не следить за вами: это было условием для дальнейших встреч, и я его принял. Но хочу, чтобы вы знали, это было немыслимо трудно.

– Что-то вроде навязчивого желания?

– Простите?

– Вы чувствовали, что должны ходить за мной?

– Пожалуй. Да, полагаю, что так. Своего рода наваждение.

– А почему, можете объяснить? – Сейчас она слушает очень внимательно, стараясь понять причину притяжения – и тем самым осознать концепцию трансфера: переноса, о котором твердит Фрейд, когда речь заходит о технике психоанализа. – Я напоминаю вам кого-то из вашей прошлой жизни, близких людей?

Он качает головой.

– Скорее, меня привлекает ваша связь с Ницше. А больше всего фотография – та, которую вы не желаете обсуждать.

Лу испытывает замешательство, однако старается этого не показывать. Молодой человек откладывает карандаш.

– На снимке в ваш экипаж запряжены сразу Ницше и тот, другой господин. И у вас в руке кнут.

– Это просто шутка. Вся сцена целиком – идея Фридриха. Позы и расположение персонажей исключительно его выдумка; а декорации и реквизит – то, что нашлось в ателье.

– Но зачем?

– Я уже об этом писала. Мы праздновали заключение союза: вместе учиться, вместе писать, делиться энергией. Мы решили жить втроем. Возможный скандал нас не пугал, и Фриц хотел отметить принятое решение. Поэтому он затащил нас в ателье и настоял на том, чтобы сделать снимок.

– Все это так странно…

Лу улыбается.

– Поверьте, вы не единственный, кто так говорит. Меня все время спрашивают: «О чем выдумали? Что все это значит, что говорит об отношениях между вами тремя?» Сестра Фрица презирает меня за многое, не в последнюю очередь за это фото. Она не сомневается, что идея такого сюжета принадлежит мне – мол, я хотела всем показать, что ее брат всецело находится в моей власти. Какая глупость! В то время мне едва исполнился двадцать один год! Я, конечно, была наивной, однако не до такой же степени! Да, я показывала снимок знакомым, – но просто, чтобы их насмешить. Вот и все! «Дурацкая фотография, верно?» – спрашивала я, они смеялись, и разговор переходил на другие темы. А позже те же самые люди – те же самые! – начали распускать сплетни и делать гадкие намеки! Пожалуйста, объясните мне, почему эта маленькая глупая карточка оказывает на вас настолько мощное воздействие, что толкает на слежку по всей Вене – и, если я поняла верно, почти против вашей воли?

Молодой человек потирает подбородок.

– Вы говорите, снимок был сделан в шутку, но надо мной он имеет неодолимую власть. Говорят, ваш разрыв с Ницше подвиг его написать «Так говорил Заратустра». Это правда?

– Не имею представления. Если в какой-то крошечной степени я и вдохновила Ницше на написание этого труда, то, конечно же, это для меня величайшая честь.

Молодой человек решительно переворачивает альбом рисунком вниз.

– Признаваться, так уж до конца. Я давал слово не следить за вами, и я его сдержал. Однако вы не запрещали мне следовать за вашими знакомыми.

Лу ошеломлена.

– И вы…

Ее собеседник кивает.

– Я иногда бываю в Альзергрунд, в том районе, где вы остановились, и где, как я выяснил, вы проводите большую часть времени. Однажды вечером, довольно поздно, мне случилось проходить мимо дома профессора Фрейда – я и раньше бывал недалеко от него, – в тот вечер я увидел вас вдвоем. Было, полагаю, около часа пополуночи. Я решил идти следом – просто чтобы убедиться, что нет никакой опасности! Не за вами следом – ведь вы мне запретили! – а за профессором, который оказался рядом с вами. Я шел за ним, пока он провожал вас в гостиницу, и потом, когда он в одиночестве возвращался домой.

– То есть вы все-таки за мной следили? – Лу чувствует, как в ее душе разгорается гнев.

– Нет! Я сдержал обещание! Я следил за профессором!

– Это уже тонкости! За кем еще из моих близких вы «ходили»?

Он смотрит в пол.

– Только еще за одним человеком, вы с ним обедали в «Старом Эльстере»… Вы злитесь. А я видел вас вместе еще до того, как вы приказали мне прекратить слежку, клянусь! Так что все последующие встречи – это совершенная случайность. И то, что он в тот момент был с вами, тоже. – Молодой человек смотрит прямо на нее. – Кажется, его зовут доктор Тауск.

– Прекратите! Это невыносимо!

– Мне жаль, что вы так это восприняли – я в самом деле сдержал обещание.

– Вы сознательно исказили его смысл – поняли так, как вам удобно. Это беспринципно. Безпринципно. – Она встает из-за стола.

– Прошу вас, не уходите! Мне нужно закончить набросок.

– Заканчивайте без меня.

– Пожалуйста, не уходите вот так, фрау Лу. Я хотел вам еще столько сказать!

– У вас была такая возможность. Надеюсь, наши встречи оказались вам полезны. Эта – последняя. Желаю удачи. Прощайте.

С этими словами она подзывает официанта, протягивает деньги, раскрывает зонт и выходит в дождь не оглядываясь.

Я разбираю книги Шанталь: если судить по первому впечатлению, мне досталась библиотека хорошо образованной личности с самыми широкими интересами. Меня впечатляет глубина погружения в предмет: если взять период Третьего рейха, действительно очень интересный, – то найдется более пятидесяти книг. Среди них многочисленные жизнеописания Гитлера и других руководителей; книги об СС, о гестапо; про оккультные практики нацистов, театр, кино, скульптуру, живопись и архитектуру того периода. Два тома – анализ акварельных и живописных работ венского периода жизни Гитлера, с иллюстрациями.