Симона Сент-Джеймс - Сломанные девочки [litres]

– Я все сделаю, – сказала Соня. Голова у нее наклонилась так низко, что лоб почти коснулся земли, а глаза закатились.

– Миссис Пибоди! – закричала Мэри ван Бортей.

– Соня! – прошептала Роберта, сжимая ее плечи.

Но они опали еще сильнее, с губ Сони на землю капнула слюна, и она совсем обмякла, закрыв глаза. Роберта продолжала крепко ее держать – Соня почти ничего не весила.

– Ты хорошо спишь? – спросила медсестра мисс Хедмейер. – А ешь?

– Да, madame. – Голос у Сони был слабый и усталый.

Мисс Хедмейер провела пальцами у нее за ушами и в области нижней челюсти, проверяя состояние лимфатических узлов.

– Отека нет, жара тоже. Что еще?

– У меня голова болит, madame.

Роберта покусывала большой палец, наблюдая, как мисс Хедмейер достает из шкафа бутылочку аспирина и вытряхивает оттуда несколько больших таблеток.

– Я уже сталкивалась с подобным, – сказала медсестра.

Волосы у мисс Хедмейер были светлыми, а нос покрыт россыпью необыкновенно ярких веснушек. Она не только лечила девочек в Айдлуайлде, но и преподавала им примитивный курс естественных наук, который в основном состоял из таблицы Менделеева и описания процесса фотосинтеза. Иногда к ним добавлялись объяснения, откуда берутся снег и дождь. Судя по всему, серьезная наука будущим домохозяйкам была ни к чему.

– Так бывает, когда девочек заставляют заниматься физическим трудом в эти дни. Я права?

Соня моргнула и промолчала, но Роберта заметила выражение унижения на ее лице.

– Отдохни немного, – сказала мисс Хедмейер, потрепав Соню по рукаву толстого форменного свитера. – Девочкам вроде тебя нужно быть тверже. С тобой все в полном порядке, и тебя здесь хорошо кормят.

– Да, madame , – практически прошептала Соня.

– И поменьше французского, мы в Америке. – Медсестра повернулась к Роберте: – Я скажу миссис Пибоди, чтобы отпустила тебя с ней на следующий час. Нужно проследить, чтобы она снова не упала в обморок. Раз ты в хоккейной команде, миссис Пибоди вряд ли будет против.

Роберта опустила глаза.

– Спасибо, мисс Хедмейер.

Когда они вышли из лазарета, Роберта взяла Соню за руку. Некоторое время она размышляла, не стоит ли закинуть ее руку себе на плечо и довести подругу до спальни, но Соня держалась прямо и даже сама поднялась по лестнице. Все это время она смотрела в пол и не выпускала ладонь Роберты из своей ледяной потной ручки.

В спальне Роберта помогла Соне снять промокшие грязные ботинки и чулки. Они не разговаривали. Роберта повесила чулки сушиться на дверную ручку, потому что сухую грязь было легче счистить, чем мокрую. Соня забралась под свое одеяло прямо в юбке и свитере и сложила руки на груди.

Роберта сбросила свои туфли, присела на край кровати и вгляделась в бледное лицо подруги.

– Расскажи мне, – сказала она.

Соня смотрела на деревянные планки второго яруса кровати.

– Это грустная история.

– У нас у всех есть грустные истории, – ответила Роберта, думая про дядю Вэна. – Пожалуйста, – добавила она неожиданно для себя.

Кажется, эта просьба удивила Соню. Она взглянула на Роберту, потом снова отвела глаза и покорно заговорила:

– Моя мама раздавала листовки Сопротивления во время войны. Забирала их в типографиях и тайно перевозила в те места, где они были нужны. А я ей помогала.

Роберта снова начала покусывать палец. Это было во Франции? Что за листовки? И против кого было сопротивление – против Гитлера? Она ничего не понимала. Девочкам их возраста никто не рассказывал о войне. У некоторых были братья или кузены, которые отправились на войну и не вернулись или стали такими, как дядя Вэн. Но никто из них не упоминал никакого сопротивления. Роберте хотелось узнать больше, и она кивнула.

– Мы знали, что это опасно, – сказала Соня. – Папу к тому времени уже отправили в Дахау. Он был писателем и про все говорил прямо. Его забрали рано, но нас не тронули, потому что мамин отец когда-то работал на правительство.

А зимой 1944 года арестовали и нас тоже. Мне было девять лет.

Роберта старалась дышать как можно тише.

– Сначала нас отправили в тюрьму, – продолжала Соня. – Там было не так уж плохо. Мама пыталась сделать так, чтобы нас там и оставили из-за дедушки. Но он к тому времени уже умер, и поэтому нас посадили в поезд и отвезли в Равенсбрюк.

– Что такое Равенсбрюк? – не сдержавшись, спросила Роберта.

– Концлагерь.

– Как Аушвиц?! – Это название она знала. Однажды в кино перед фильмом показывали черно-белый новостной ролик – ворота, железнодорожные пути, что-то про освобождение. Это было незадолго до возвращения дяди Вэна.

– Да, только для женщин. И детей, – сказала Соня.

Роберта захлопала глазами от удивления, но Соня, кажется, этого не заметила.

– Нас с мамой поселили в бараках и заставили работать. Одна рабочая команда должна была целый день копать. Мы копали бесконечно. От этого не было никакой пользы, мы просто переносили землю туда-сюда. Но они все равно заставляли нас копать. В жару, в холод, без еды и без воды. Тех, кто падал во время работы, оставляли умирать на месте. А падал кто-нибудь каждый день.

Роберта чувствовала, как будто сердце у нее поднялось выше и бьется где-то в горле, сжимаясь от ужаса. «Я не готова такое слушать. Не готова».

– Каждый день мы стояли на аппельплаце, – продолжала Соня. – Это была главная площадь в лагере. Нас выстраивали рядами и заставляли стоять там час за часом. Это называлось «перекличка», но никто ее не проводил. Мы либо мерзли, либо жарились на солнце, а если кто падал, то уже не вставал. Поначалу мама держалась, но со временем становилась все тише и тише. Я думала, что это хорошо, ведь когда ты тихий, тебя никто не замечает. Но однажды, когда нас снова выстроили на аппельплаце, она закричала. – Соня свернула краешек одеяла между пальцами и перевела взгляд на него. – Она кричала и кричала. Что все они убийцы и попадут в ад. Что однажды война закончится, и весь мир узнает, что тут происходило. Что наступит справедливость и никто не станет молчать. И что однажды все эти люди умрут и предстанут перед Богом. Потом ее увели, и я ее больше не видела. Кто-то из женщин говорил, что ее казнили – выстрелили в затылок, но я не знаю, правда это или нет. Если бы она просто молчала… – Соня выронила одеяло из рук. – Но она не стала молчать. И я осталась одна.

– Ты не могла сбежать? – прошептала Роберта.

Соня повернулась и посмотрела на нее.

– Когда нас привезли в лагерь, то сказали, что сейчас покажут последнюю женщину, пытавшуюся перелезть через забор. Она так и висела там. – Соня снова перевела взгляд на планки над головой. – На заборе.

Роберта не могла произнести ни слова.

– Сегодня мне показалось, что я снова туда вернулась, – сказала Соня. – Это нечасто случается. Когда война закончилась, нас всех вывезли, и я приехала сюда. Тут меня кормят и заботятся обо мне, и я об этом не думаю. Но сегодня я почувствовала себя так, будто никакого садоводства не существует, и мне снова десять лет, и я снова в рабочей команде. Это сложно объяснить. Но это казалось мне более реальным, чем ты сейчас.