Симона Сент-Джеймс - Сломанные девочки [litres]

– Что случилось с лагерем после войны?

– Со временем его снесли, – ответила Джинетт. – Его освободила советская армия, и у них не было никакого желания сохранять его для истории. Большинства зданий уже давно нет, из оставшихся сделали мемориал. В последние дни войны нацисты попытались покинуть лагерь, но кого-то все же удалось задержать, в том числе охрану. В 1946 году состоялось два судебных процесса по Равенсбрюку, и эти женщины…

– Женщины? – перебила Фиона. – Охранницами были женщины?

– Да, – сказала Джинетт. – Начальником лагеря был мужчина, член СС, подчинявшийся лично Гиммлеру. Но охрана состояла из женщин. Одни из них раньше работали надсмотрщицами в женских тюрьмах, другие – просто местные жительницы, нуждающиеся в заработке. – Она сделала паузу, прислушиваясь к молчанию Фионы. – Прискорбно, не находите? Нам-то кажется, что женщина просто не может поступить подобным образом с другой женщиной – отправить в газовую камеру вместе с детьми или сжечь в печи. Но, к сожалению, факт остается фактом.

– Простите, я вас перебила. Вы рассказывали о судах после войны, – сказала Фиона.

– Да. Они тоже пришли в забвение на много десятилетий из-за холодной войны. Хоть архивы и засекретили, нам удалось выяснить, что некоторые охранницы точно были осуждены и казнены. Но большинство из них так и не нашли. Такое происходило с каждым концлагерем. На месте Равенсбрюка сейчас мемориал, хотя он находится в стороне от больших дорог, в нескольких часах езды от Берлина. Лагерь специально построили в глуши, на берегу озера, рядом с деревней.

– Поразительно, как легко об этом забыли. И не поднялась волна возмущения.

– Вы рассуждаете как представитель современного поколения, – сказала Джинетт Харрисон, и мягкий упрек, сквозивший в ее голосе, подтвердил, что она старше, чем думала Фиона. Возможно, ей было лет 50 или 60. – Чтобы заниматься такими исследованиями, нужно мыслить категориями того времени. Тогда не было интернета и возможности поднять людей на борьбу при помощи пары твитов. Не было цифровых фотоаппаратов, чтобы сделать снимок и за секунду разослать по всему миру.

Поэтому Равенсбрюк оставался разрушенным и забытым?

– Насчет девочки, которую мы нашли, – Сони. – Фиона попыталась вернуться к теме разговора. – Коронер не нашел у нее никаких старых повреждений. Ни переломов костей, ни сломанных зубов.

– Значит, ее не подвергали физическим пыткам, – сказала Джинетт. – В Равенсбрюке, как и в других лагерях, главное было терпеть и оставаться в живых как можно дольше, пока другие вокруг тебя умирают.

– Она была слишком мелкой для своего возраста.

– Это меня не удивляет. Если ее недокармливали, это сказалось на ее росте. Но я не врач и не могу сказать наверняка. Тем не менее, если она выжила в Равенсбрюке, вероятно, она была крепкая физически.

– Вы говорили, что лагерь освободили русские, – сказала Фиона. Она чувствовала вежливое нетерпение Джинетт Харрисон, которую ждали другие дела, и хотела получить напоследок как можно больше информации. – У них не осталось никаких документов?

– По нашим данным, нет. В Красном Кресте сохранились документы об узницах, которые во всем этом хаосе попали к ним. Но я их уже проверила – ваших имен там нет.

– Она приехала в Америку в 1947 году по приглашению дальних родственников, – сказала Фиона. – Значит, кто-то помог ей связаться с американской семьей. Когда война закончилась, ей было 10 лет. Сама она бы не справилась.

– Это мог быть кто угодно, – ответила Джинетт. – Другая узница, приемная семья, персонал больницы. Простите, но я не знаю, как это выяснить. Вы ищете ее родных?

– Я ищу что угодно, – призналась Фиона. – Хоть что-нибудь.

Повисло молчание.

– Мисс Шеридан, могу я высказать сугубо личное мнение?

– Разумеется.

– У нас есть девочка, которая оказалась далеко от дома. До этого она была в концлагере, все документы из которого уничтожены. Ее семья погибла. Она совершенно одна, в чужой стране, и о ней никто не заботится, кроме безразличных педагогов безликого интерната.

– Так, – сказала Фиона.

– Если она исчезнет, кто станет ее искать? На нее всем плевать. А если власти узнают, что она пережила концлагерь, то решат, что она еврейка. Сами понимаете, что это означало в сельской местности в 1950-х годах.

– Что вы хотите этим сказать?

– Если говорить прямо, – сказала Джинетт, – то она выглядит идеальной кандидатурой на убийство.

Фиона сглотнула.

– Вы думаете, ее выбрали в жертву.

– Мне так кажется, – прозвучало на другом конце провода, и Фиона поняла, что Джинетт пытается смягчить свои слова. – Я не хочу вас пугать. Но эта девочка пропала без следа шестьдесят лет назад, и до этого дня ее никто не хватился. Если кому-то нужна была жертва, то лучше не найти.

Бэрроне, Вермонт

Ноябрь 1950 г.

Когда она рассказала свою историю подругам, то почувствовала себя свободнее, как будто какие-то части ее сознания задвигались и начали перестраиваться. Но лучшим днем ее жизни стал день, когда у нее появился дневник.

Он принадлежал Сисси, которая получила его от отца. Это был бездумный рождественский подарок, который наверняка выбирала его секретарша. Соня представила себе, как отец Сисси дает ей поручение: «Отправьте моей дочке что-нибудь милое. Я не знаю что, просто выберите что-нибудь сами. Что сейчас любят девочки? Вот вам деньги». Так у Сисси появился дорогой блокнот в украшенной цветами твердой обложке и с толстыми линованными страницами, издающими густой шорох, когда их листаешь, и мягкими, если вести пальцем по срезу. Это был превосходный блокнот.

Однажды Сисси опаздывала на физкультуру и в поисках носков вывернула на пол весь ящик комода. Блокнот выпал на кучу мелочей, о существовании которых хозяйка совершенно забыла. Соня подняла его.

– О, точно, – сказала Сисси, вытаскивая второй ящик. – Я им никогда не пользовалась.

Неудивительно. Это был блокнот для девочки, которая любит писать, серьезно относится к словам и старательно переносит их на бумагу. Сисси была не такая, поэтому Соня и решила, что блокнот ей подарил отец. Даже пяти минут разговора с Сисси хватило, чтобы понять, что это неподходящий для нее подарок.

– Вот они где! – сказала Сисси, вытаскивая носки из нижнего ящика. Она посмотрела на Соню, все еще державшую в руках блокнот. – Тебе нравится? Забирай.

– Я не могу, – сказала Соня. – Он слишком дорогой.

Сисси расхохоталась:

– Он же куплен не на мои деньги.

После того как Сисси рассказала девочкам историю про свою мать и пляж, она как будто стала тверже снаружи, но внутри все равно оставалась мягкой, как масло.