Линкольн Чайлд - Город вечной ночи [litres]

– А это что? Что за история Гарримана? Почему вы сами не увидели такие возможности? Почему нужен какой-то треклятый репортер, чтобы выдвинуть убедительную гипотезу?

– Мы, безусловно, рассматриваем такой вариант.

– Рассматриваете. Рассматриваете! У меня три тела. Три обезглавленных тела. Три богатых, печально известных обезглавленных тела. И у меня полицейский между жизнью и смертью. Мне не нужно рассказывать вам, как на меня давят.

– Мистер мэр, пока не существует никаких убедительных свидетельств в пользу версии Гарримана о том, что это некий мститель, но мы ведем следствие и в этом направлении, как и во многих других.

Мэр с отвращением бросил газету на стол:

– Версия, согласно которой какой-то псих объявил крестовый поход и выносит приговоры злодеям, задела людей за живое. Вы ведь понимаете, да? Многие люди в городе – важные люди – начинают нервничать. А есть другие – они сочувствуют убийце, видят в нем кого-то вроде серийного Робин Гуда. Мы не можем допустить, чтобы эта угроза проникла в социальную ткань общества. Тут вам не какое-нибудь захолустье вроде Кеокука или Покателло, это Нью-Йорк, где все живут под солнцем в гармонии, где самый низкий уровень преступности в Америке. Я не допущу, чтобы эти достижения были уничтожены в мою каденцию. Вы меня поняли? Не в мою каденцию.

– Да, сэр.

– Нелепость какая-то. Сорок детективов, сотни патрульных полицейских – и один отпечаток обуви! Если я не увижу немедленно результаты, вы дорого заплатите, лейтенант. И капитан. – Он ударил по столу крупной рукой с выступающими венами, перевел взгляд с одного на другого. – Дорого заплатите!

– Мистер мэр, мы выложимся по полной, я вам обещаю.

Мэр глубоко вздохнул, отчего его крупная фигура стала еще крупнее, потом выдохнул мощную струю воздуха:

– Тогда идите и принесите мне что-нибудь получше, чем какой-то дурацкий отпечаток.

Когда Альвес-Ветторетто вошла в логово босса на верхнем этаже башни «ДиджиФлад», Антон Озмиан сидел за своим столом, яростно стуча по клавишам ноутбука. Не переставая печатать, он поднял глаза, оглядел свою помощницу через очки в металлической оправе и почти незаметно кивнул. Она села в кресло из кожи и хрома и замерла в ожидании. Озмиан продолжал печатать – иногда быстро, иногда медленно – еще минут пять. Наконец он отодвинул от себя ноутбук, оперся локтями о черный гранит и уставился на своего адъютанта.

– Захват «Secure SQL»? – спросила Альвес-Ветторетто.

Озмиан кивнул, массируя седеющие волосы на висках:

– Нужно было проверить, на месте ли отравленная пилюля.

Она кивнула в ответ. Ее босс любил враждебные захваты не меньше увольнения своих сотрудников.

Озмиан вышел из-за стола и сел в другое кресло из кожи и хрома. Его высокая худая фигура была натянута, как струна, и Альвес-Ветторетто могла догадаться о причинах этого.

Озмиан показал на таблоид, лежавший на столе между ними, – рождественский номер «Пост».

– Я полагаю, вы это видели, – сказал он.

– Видела.

Предприниматель поднял газету, брезгливо поморщившись, словно держал в руках собачьи экскременты, и открыл ее на третьей странице.

– «Грейс Озмиан, – процитировал он с плохо сдерживаемой яростью, – двадцатитрехлетняя бездельница, не имеющая других интересов, кроме как тратить деньги папочки, предаваться незаконному употреблению наркотиков и вести паразитический образ жизни до тех пор, пока в суде ей не дали по рукам за то, что она в пьяном виде за рулем сбила восьмилетнего мальчика и скрылась с места происшествия, после чего мальчик умер». – Неожиданным свирепым движением он разорвал таблоид на две части, потом на четыре и пренебрежительно швырнул обрывки на пол. – Этот Гарриман не хочет оставить ее в покое. Я дал ему шанс заткнуться и жить дальше. Но этот ублюдок-говноед продолжает макать меня в дерьмо, марая доброе имя моей дочери. Что ж, его шанс пришел и ушел.

– Хорошо.

– Вы знаете, о чем я говорю, верно? Пришло время прихлопнуть его, прихлопнуть, как комара. Я хочу, чтобы этот грязный пасквиль стал последним, что напишет этот мерзавец о моей дочери.

– Я понимаю.

Озмиан посмотрел на свою помощницу:

– Вы действительно понимаете? Я не имею в виду просто напугать его. Я хочу, чтобы он был нейтрализован.

– Я вам гарантирую.

Губы на узком лице Озмиана дрогнули в неком подобии улыбки.

– Я предполагаю, что после нашего прошлого разговора вы продумали надлежащий ответ.

– Конечно.

– И?..

– У меня есть кое-что исключительное. Нечто такое, что позволит не только достичь желаемой цели, но и выполнить это с иронией, которую вы оцените.

– Я знал, что на вас можно положиться, Изабель. Расскажите мне, что у вас на уме.

Альвес-Ветторетто начала объяснять, Озмиан откинулся на спинку кресла, слушая ее бесстрастный, четкий голос, рассказывающий о самом аппетитном плане. По мере того как она говорила, улыбка вернулась на его лицо, только теперь это была искренняя улыбка, которая задержалась надолго.

Брайс Гарриман начал подниматься по ступенькам главного входа в здание «Нью-Йорк пост», потом остановился. За последние годы он тысячи раз поднимался по этим ступеням. Но сегодня утром все было как-то иначе. Сегодня утром, в день подарков, его вызвали в кабинет редактора Пола Петовски на незапланированный разговор.

Это было необычно. Петовски не любил разговоры – он предпочитал стоять посреди отдела новостей и выкрикивать команды с пулеметной скоростью, раздавая сотрудникам газеты поручения, задания и указания, словно разбрасывая конфетти. Из своего опыта Гарриман знал, что Петовски вызывает к себе в кабинет всего по двум причинам: либо устроить разнос, либо уволить.

Он преодолел последние ступеньки и вошел через вращающиеся двери в холл. Не в первый уже раз после вчерашнего дня его посещали сомнения в связи с этой статьей и гипотезой, ее породившей. Нет, естественно, статья была проверена и одобрена перед публикацией, как и ее продолжение, но по испорченному телефону до него дошло, что публикация вызвала сильную реакцию. Но какого рода реакцию? Произвела не тот эффект, какой ожидался? Вызвала ответный удар? Гарриман шагнул в кабину лифта, мучительно сглотнул слюну и нажал кнопку девятого этажа.

Он вошел в отдел городских новостей – там стояла необычная тишина. Для Гарримана тишина имела зловещий скрытый смысл, она словно наблюдала, слушала, будто сами стены ожидали какого-то происшествия. Господи боже, неужели он и вправду жутко накосячил? Его версия казалась такой убедительной, но он ведь и прежде иногда ошибался. Если его попросят из «Пост», ему придется уехать из Нью-Йорка, чтобы найти работу в журналистике. А поскольку газеты повсюду теряют тиражи и сокращают расходы, найти другую работу даже с его репутацией будет ох как нелегко. Хорошо, если возьмут куда-нибудь освещать собачьи гонки в Дубьюке.