Бернар Миньер - Сестры [litres]

Он каждое утро просыпается только для этого – для охоты, для странного ремесла, которое он себе выбрал. Разве не надо самому быть сумасшедшим, самому не болеть какой-то странной болезнью, чтобы заниматься ремеслом, побуждающим день и ночь думать только об убийствах, о трупах, о жертвах и об убийцах? Как после всего этого жить нормальной жизнью?

А у него и нет нормальной жизни – я его видел. Он – один из самых одиноких людей из всех, кого я знаю. Настоящий одиночка. По вечерам погруженный в книги или диски – я его видел. Со второго этажа парковки «Виктор Гюго», спрятавшись среди автомобилей, я прямо перед собой видел его гостиную. Он сидел и читал, а мальчик спал.

Конечно, существует этот беленький мальчик. Но вот что странно: когда смотрю на них обоих, я не могу сказать, что это отец и сын. Между ними существует особая дистанция. И мне она непонятна. И тем не менее он любит мальчугана, что да, то да.

Я знаю твое слабое место… Хотя такому человеку, как ты, слабых мест иметь не положено…

Он выкладывал книги Ланга на стол, одну за другой, читая названия по мере появления каждой из них: «Первопричастница», «Красное божество», «Укусы», «Необузданная», «Заледеневшая смерть»… Получилось немного театрально, ну и пусть. Надо так надо. Между страницами книг виднелись разноцветные стикеры, совсем как образцы оттенков отделки интерьера. Было видно, что книги читали и перечитывали.

В глазах Ланга зажглось любопытство.

– Можно подумать, вы читали мои романы, – констатировал он, и глаза его превратились в узкие щелочки.

Сервас расположил книги в определенном порядке перед собой и сел за стол.

– И не только эти, – ответил он.

– И что вы о них думаете?

– Совсем необязательно любить автора, чтобы любить его книги.

Ланг улыбнулся.

– Ага, значит, вам понравилось…

Сервас сделал задумчивое лицо и с сомнением покачал головой.

– На самом деле – нет, я точно знаю, что не люблю ни автора, ни его книги.

Ланг на миг насупился, а потом на его лице снова появилась улыбка, на этот раз прощающая.

– А знаете, я прекрасно помню, каким вы были в девяносто третьем. Юный длинноволосый полицейский, сидевший в углу и молча за мной наблюдавший… Уже тогда вы не особенно тепло ко мне относились. Я это чувствовал. Вы пытались свалить на меня вину за два преступления, которых я не совершал. Уж не хотите ли опять к этому вернуться?

– Это будет ваша линия защиты: я к вам плохо отношусь?

– Идите к черту, капитан.

– Вы хоть изредка думаете об Амбре и Алисе? Они, между прочим, были вашими поклонницами.

Молчание.

– Каждый день, который дает мне Бог.

– Вы пишете днем или по ночам?

– А каким образом это может вам пригодиться?

– Так, простое любопытство.

– По ночам.

– Авторучкой или на компьютере?

– Кто же сейчас пишет ручкой?

Сервас кивнул, словно это было ему очень важно. Войдя в роль, он взял со стола книгу и начал:

– «Первопричастница»… Не хочу пересказывать вам сюжет, вы его знаете лучше меня. Юную девушку находят убитой, привязанной к дереву, одетой лишь в платье первопричастницы, с деревянным крестиком на шее. Ее жестоко избивали, на голове у нее множество смертельных ран.

Мартен отложил роман в сторону, словно больше сказать было нечего, и взял следующую книгу.

– «Красное божество». Вот тут начинаются интересные вещи…

Он поднял глаза и пристально посмотрел на Ланга.

– В то время никто и не думал читать другие ваши книги. Их порой просто не замечали. А вот «Красное божество»… Интрига, конечно, притянута за уши, правда? Как у вас там сказано? Отступая назад? И наконец, – продолжил он, не дожидаясь ответа, – самое интересное – в конце: убийца, совсем еще молодой человек, студент-филолог, повесился, и при нем нашли предсмертную записку, где он обвиняет во всем себя. Роман за подписью Эрика Ланга опубликован… в восемьдесят девятом году. То есть за четыре года до самоубийства Седрика Домбра.

Ланг пожал плечами.

– Надо думать, он тоже прочел роман.

– Я сказал себе то же самое, – согласился с ним Сервас и взял следующую книгу. – «Укусы», издана в две тысячи десятом. Женщина умерла от укусов чрезвычайно ядовитых змей. Ее нашли на полу, в окружении этих рептилий. Между прочим, весьма впечатляющая сцена. На ней нет платья первопричастницы – вы не собирались использовать один прием дважды, – зато вокруг есть множество ядовитых змей, и смешение ядов ее убивает.

– Но именно это и кража рукописи наводят на след кого-то из поклонников, – заметил писатель.

При этих словах Сервас подумал о десятках, сотнях писем в картонных коробках.

– Гм-м… Ну, допустим, допустим, – сказал он, отложив книгу и взяв следующую. – Перейдем теперь к «Непокоренной»… Здесь тоже то ли вымысел сближается с реальностью, то ли наоборот: очень красивая молодая девушка двадцати лет от роду привлекает к себе множество мужчин. Она либо знакомится с ними в барах и ночных клубах, либо «кадрит» своих профессоров, потому что она студентка. Флиртует с ними, накачивает вином, всячески «разогревает». В этих ночных приключениях она ведет себя как одержимая. Ей нравится чувствовать, какую власть она имеет над мужчинами, но она не впускает их «ни к себе в тело, ни к себе в душу». А потом наступает день, когда ее насилуют и убивают. Девушку зовут Аврора.

– И что?

– Имя начинается на «А», как у Амбры, как у Алисы.

– Ну у вас и воображение, капитан…

– Только не говорите, что Амбра вас не вдохновляла, Ланг. Роман опубликован в девяносто первом.

– Конечно, вдохновляла, – парировал тот. – Мы, писатели, всегда подпитываемся реальностью, это каждому ясно. Мы – губки, вампиры. Мы впитываем реальность, выжимаем из нее все соки, чтобы потом создавать свои истории. Как черные дыры в космосе: от нас ничто не скроется. Мы затягиваем в себя и последние события, и застольные разговоры соседей, и последние научные теории, и катаклизмы истории… Все идет в дело, крутится в нашем сознании, преображается, а потом выплескивается на страницы.

– Губки, вампиры, черные дыры… не многовато метафор?

Ланг недовольно фыркнул, но продолжил:

– А почему не вдохновиться Амброй и Алисой, почему не создать из них литературные персонажи? Они были моими музами, я вам уже говорил. Они давали пищу моей фантазии, я был ими одержим. Несомненно, «Непокоренная» – моя лучшая книга. Ну, побудьте хорошим игроком, Сервас. Признайте, что это великий роман.

– Аврора во многом похожа на Амбру, это верно, – отозвался Мартен, не доставляя Лангу удовольствия и не идя на попятный, хотя своими предыдущими замечаниями наверняка поцарапал «эго» великого человека. – А какой она была на самом деле, Ланг? Вот такой безбашенной «зажигалкой», игравшей на своем очаровании?