Бернар Миньер - Сестры [litres]

– Вставайте, – приказал сыщик.

Он надел на Ланга наручники и легонько подтолкнул его к выходу. Они подошли к лифту под удивленными взглядами сидящих в будке охранников. Вместо кнопки второго этажа Сервас нажал кнопку первого.

Когда он вышел в холл и повернул налево во внутренний двор, двое охранников не сводили с него глаз. Ланг понял, что на дворе ночь, и быстро взглянул на часы.

– Куда мы идем? – растерянно спросил он. – Черт побери, что за бардак!

Когда они вышли во двор, Мартен повел его к тому месту, где припарковал машину. Туда можно было пройти напрямик, мимо камер предварительного заключения – там имелась дверь, ведущая от камер на подземную парковку, – но это привлекло бы излишнее внимание. Над строгим фасадом комиссариата сияла луна, отражаясь в темных окнах. Сервас открыл пассажирскую дверцу и затолкал Ланга в машину.

– Куда мы едем? – повторил писатель.

– Заткнись.

Две минуты спустя они свернули на бульвар, взяли направление на восток, проехали вдоль канала, мимо освещенных окон жилых домов, свернули на авеню де Лион и выехали на северную рокаду, ведущую в Альби.

С минуту Ланг молчал. Он казался напуганным. Когда же они достигли окраины города и влились в поток автомобильных фар пригородного шоссе, снова подал голос:

– Вы объясните мне наконец, куда мы едем?

Сервас не ответил. Он сунул пистолет в кобуру и теперь постоянно чувствовал под кожаной курткой присутствие оружия. Мобильник Мартен выложил на панельную доску. Они уже выехали на платную магистраль А68, автостраду, которая петляет между холмов, как русло реки, и двигались на север, в направлении Гайяка и Альби, когда экран телефона засветился и раздался сигнал, похожий на звонок старого телефона.

– Он в машине? – спросил Рене Мандель.

– Да.

– Передайте ему трубку.

Сервас протянул телефон Лангу, и тот взял его руками в наручниках.

– Алло?

Последовало молчание.

– Да, это я… Кто… Кто вы?… Мандель, это вы? Черт побери, что на вас нашло?

Сервас на секунду оторвал глаза от дороги, чтобы внимательно посмотреть на профиль писателя, слабо освещенный приборной доской. Вид у него был напряженный и нервозный. Ланг слушал, не перебивая.

– Ничего не понимаю, – сказал он через минуту. – Чего вы хотите?

Голос у него звучал растерянно и удивленно. Он выслушал следующую тираду своего фаната.

– Подождите… я не понимаю, чего вы от меня хотите, но… но я не собираюсь бежать… Нет… Я же вам сказал: я не хочу… Вы с ума сошли, Мандель… я… никуда не побегу, вы меня поняли?

Ланг снова слушал, и Сервас начал улавливать в трубке визгливый голос Манделя, который звучал все громче и громче.

– И не настаивайте, Мандель, я на это не пойду! Вы должны освободить мальчика!

В трубке что-то затрещало, потом Ланг повернулся к Сервасу и протянул трубку ему.

– Он хочет поговорить с вами.

– Я слушаю, – сказал Мартен.

Голос в трубке был полон ярости:

– Привезите этого идиота с собой!

– Вы же слышали: он сказал, что не собирается бежать. Отпустите моего мальчика, Мандель.

– Заткнитесь и слушайте, что я вам говорю! Выезжайте из Лавора! Дальше езжайте по шоссе Д-двенадцать. Там может не быть сети, поэтому я сразу даю вам все инструкции. И мой вам совет: никому не сообщайте, где вы находитесь.

Сервас положил телефон и увидел, что Ланг пристально на него смотрит.

– Почему вы так поступили? – спросил писатель.

– У него мой сын…

По всей видимости, это не слишком убедило Ланга – скорее, наоборот.

– Этот тип – ненормальный, вам известно?

– Благодарю, я и сам понимаю, что нормальный человек не станет себя вести подобным образом.

– И что вы собираетесь делать?

– Пока лишь то, что он мне говорит.

– Я не хочу быть в это замешан.

– Вы уже замешаны…

– Я настаиваю, чтобы меня вернули в камеру.

– Я же вам сказал, заткнитесь…

– Вы… Вы не имеете права меня заставить ехать с вами… Мой адвокат вышибет вас из полиции, и вы останетесь без работы и без права на восстановление…

– Еще одно замечание, Ланг, и я выстрелю вам в колено.

На этот раз писатель от высказываний воздержался.

Луна освещала лесистые холмы, которые проступали на фоне темного неба, как на китайской гравюре. В низинах лежал туман, а опушка леса, когда они проезжали мимо, пожарищем вспыхивала в свете фар. После Лавора дорога стала гораздо мрачнее, и свет появлялся только в одиноко стоящих фермах.

Сервас спрашивал себя, как можно жить в такой местности, в этой мертвой ночной тишине, когда кажется, что время до утра просто останавливается? Зимой в этой темноте есть что-то пугающее.

С болью в сердце, вцепившись руками в руль, Мартен ехал, куда велел Мандель. Он непрерывно думал о Гюставе. Где сейчас его сын? Вдруг он связан, а во рту у него кляп? Наверное, ему страшно… Неизвестно еще, как с ним обращаются… Сервас вспомнил, каким был мальчик в палате австрийского госпиталя после операции. Как ему было страшно за сына, как боялся он за его жизнь. Вот и теперь им овладел тот же страх, и точно так же все сжалось внутри.

Ланг больше не произнес ни слова. О чем он думает? Ищет ли выход? Он всегда застегнут на все пуговицы.

Они проехали по холму, и с другой стороны Сервас заметил узкий въезд, похожий на туннель, идущий между деревьями мимо заросшего плющом каменного креста, который был вехой на пути в указаниях Манделя.

Мартен нажал на тормоз, резко повернул и оказался на старой, укатанной дороге со стенкой деревьев по бокам.

– Это здесь? – тихо проблеял Ланг.

Сервас не ответил. Машину трясло. Пучок света фар метался вверх-вниз, выхватывая из темноты то ветки, то ствол дерева.

– Что это за место? – сказал Ланг, и в его голосе Сервас уловил страх. – Вы делаете сейчас большую глупость, капитан.

– Пользуйтесь случаем. Это может дать вам прекрасную идею для нового романа. А пока что помолчите, чтобы я не слышал ни слова, понятно? Заткнитесь, Ланг. Я ведь не шучу…

Я свободен. Он уничтожил во мне весь жар. Уничтожил любовь, которую я считал безупречной, убил преданность и поклонение. Он погасил пламя. Теперь я научусь его ненавидеть.

Какое разочарование: услышать в телефоне, как он отверг мой дар, мою жертву. Какой подлец, какой предатель, какой жалкий лицемер! Обращаться со мной как с сумасшедшим! Он что, принимает меня за Марка Дэвида Чепмена, Рикардо Лопеса или Джона Варнока Хинкли? [39] Марк Дэвид Чепмен (р. 1955) – фанат и убийца Джона Леннона, признан вменяемым, отбывает пожизненное заключение; Рикардо Лопес (1975–1996) – психически ненормальный фанат певицы Бьорк, который собирался убить ее, но в конечном итоге застрелился, обставив свое самоубийство как шоу и снимая его на камеру; Джон Варнок Хинкли – психически ненормальный поклонник американской актрисы Джоди Фостер; чтобы привлечь внимание предмета своей страсти, в 1981 г. осуществил покушение на президента США Р. Рейгана, серьезно ранив его и еще нескольких человек; был признан душевнобольным и помещен в лечебницу. Я не сумасшедший. Безумие – это совсем другое. Он назвал меня по фамилии, а не по имени, Реми, как всегда, когда надписывал книгу… после всего, что я сделал для него, он так ничего и не понял… Быть фанатом – это не просто кого-то любить, любить его творчество, его личность, восхищаться им и хотеть походить на него. Нет, это гораздо больше…