Джон Гришэм - Серая гора

В пятницу Саманта бродила по офису уже после наступления темноты и вдруг услышала, как открылась входная дверь. Мэтти все еще сидела у себя, все остальные сотрудники ушли на уик-энд. Саманта вошла в приемную и увидела Бадди и Мэйвис Райзер. Никто их не вызывал, никто не назначал им встречу. Но они около полутора часов добирались из Западной Виргинии до Брэйди и уже к вечеру прибыли сюда в поисках утешения и совета своего адвоката. Саманта обняла их обоих и тут же поняла: весь мир для них рухнул. Она провела их в конференц-зал и предложила чего-нибудь выпить. Оба отказались. Тогда она закрыла дверь и спросила, что произошло, и тут супруги заплакали.

Этим утром Бадди уволили из «Лоунрок коул». Бригадир сказал, что он физически не справляется с работой и делать ему тут больше нечего. И никакого выходного пособия, никакого прощального подарка, пусть даже в виде дешевых часов за проделанную на совесть работу, и уж тем более никаких тебе золотых парашютов. Просто жесткий пинок под зад с обещанием прислать последний чек с зарплатой по почте. Бедняга едва дошел до дома, где рухнул на диван и долго не мог прийти в себя.

— Ничего не получил, — пробормотал он, всхлипывая; Мэйвис при этом вытирала слезы и громко сморкалась. — У меня ничего нет.

— Да, вот так, и потому он должен где-то работать, — сказала Мэйвис. — Ни зарплаты, ни пособия по болезни и никаких перспектив найти новую работу. Да он всю жизнь трудился на угольных разработках, ничего другого и не умеет. Что теперь делать? Вы должны нам помочь, Саманта. Должны что-то сделать. Потому что это неправильно, несправедливо.

— Да она понимает, что несправедливо, — заметил Бадди. Каждое слово он выговаривал с трудом, грудь его тяжело и со всхлипами вздымалась и опускалась. — Просто ничего не может поделать. Они разогнали наш профсоюз еще лет двадцать назад, так что никакой защиты от компании нет. Ничего нет.

Саманта слушала и от всей души жалела этих людей. Странно было видеть такого стойкого парня, как Бадди, размазывающим слезы по щекам тыльной стороной ладони. Глаза красные, веки опухшие. В обычных обстоятельствах он и сам бы устыдился такой реакции, но сейчас не скрывал своего отчаяния. Наконец она сказала:

— Мы подали иск, и он подкреплен надежным медицинским заключением от одного врача. Это все, что мы можем пока сделать. К сожалению, в этих штатах наемного работника можно уволить по любой причине или вовсе без причины.

Саманта не стала говорить об очевидном — Бадди действительно был не в состоянии выполнять свою работу. И, несмотря на всю свою ненависть и презрение к «Лоунрок коул», она понимала, почему компания отказалась от услуг рабочего, которому в таком удручающем физическом состоянии приходилось иметь дело с тяжелой техникой.

Последовала долгая пауза, ее прервала Мэтти. Приоткрыв дверь, она заглянула, затем вошла. Поздоровалась с Райзерами, сразу оценила ситуацию и двинулась к выходу со словами:

— Увидимся за обедом, да, Сэм?

— Буду обязательно. К семи, да?

Дверь за Мэтти затворилась, снова повисло молчание. И вот наконец Мэйвис сказала:

— Мой кузен целых одиннадцать лет добивался пособия по болезни. Теперь сидит на кислороде. Мой дядя добивался того же девять лет. Я слышала, что в среднем это занимает где-то лет пять. Верно?

— Ну да, для оспоренных исков примерно от пяти до семи лет. Это в среднем.

— Да через пять лет я умру, — пробормотал Бадди, и все понимали, что это так, и не стали с ним спорить.

— Но вы вроде бы говорили, что все подобные иски оспаривают, правильно? — спросила Мэйвис.

— К сожалению, да.

Бадди сидел и безостановочно качал головой. Мэйвис уставилась в стол и молчала. Потом вдруг Бадди закашлялся, и Саманта испугалась, что его сейчас вырвет, но он сглотнул несколько раз и подавил приступ. Дышал он с трудом, в груди точно кузнечные мехи сипели. Затем он снова откашлялся и сказал:

— Знаете, я мог бы получить это пособие еще десять лет назад, и если б получил, ушел бы из компании и подыскал себе другую работу. Ведь тогда мне было всего тридцать, ребятишки были еще совсем маленькие, и я мог бы заняться чем-то еще, лишь бы подальше от этой чертовой пыли. Но я остался и видел, что мне становится только хуже. Да вы сами все понимаете. Болезнь, она подкрадывается незаметно, а потом вдруг понимаешь, что подняться на крыльцо, всего на четыре ступеньки, теперь куда труднее, чем в прошлом году. И чтобы дойти от дома до ворот, нужно больше времени. Ненамного, но все постепенно замедляется. — Он умолк, чтобы отдышаться. Мэйвис протянула руку, похлопала его по плечу. — Помню тех парней в зале, которые предстали перед судьей по гражданским делам. Их было трое или четверо, все в темных костюмах и блестящих красивых ботинках, все расхаживали с таким важным видом. И смотрели на нас, словно мы мусор какой-то, просто грязь под ногами. Подумаешь, какой-то там шахтер, недоучка и невежда, с такой же никчемной женой. Еще один бездельник, который хочет выманить у системы ежемесячную выплату. Прямо так и вижу их сейчас, тупых и напыщенных подонков, но при этом хитрых и изворотливых, как черти, потому что они знали, как выиграть это дело, а мы — нет. Знаю, это не очень-то по-христиански — ненавидеть кого-то, но я правда, честное слово, презирал тогда этих парней. А теперь даже еще больше, потому что мы знаем правду. А правда, она в том, что это жулье прекрасно знало, что у меня черные легкие. Знало, но скрывало улики, подделывало документы. Они лгали суду. Привели с собой других таких же лживых врачишек. И те под присягой тоже лгали и божились, что ничем таким я не болен. Все лгали. И выиграли. Вышибли меня из зала суда, отправили обратно работать на шахты, и с тех пор прошло уже десять лет. — Он умолк и устало потер веки кончиками пальцев. — Они лгали, и потому победили, и сделают это снова, потому что сами устанавливают правила. И, боюсь, нам их не победить. В кармане у них деньги, власть, врачи. Думаю, даже судьи. Такая вот система.

— Но неужели их нельзя остановить, Саманта? — взмолилась Мэйвис.

— Только с помощью судебного процесса. Донован подавал иск, думаю, есть шанс, что какая-то другая контора сможет подать на пересмотр. Мы не сдаемся.

— Но сами вы отказываетесь браться за это дело?

— Я ведь уже объясняла, Мэйвис. Я из Нью-Йорка, правильно? Я интерн, проработаю здесь еще несколько месяцев, а потом уеду. Я не могу инициировать процесс, который может затянуться лет на пять в федеральном суде и потребует неимоверных усилий. Мы ведь уже обсуждали это, верно?

Они не ответили.

Шли минуты, в комнате стояла тишина, слышалось лишь натужное дыхание Бадди. Затем он снова откашлялся и сказал:

— Послушайте, Саманта, вы единственный адвокат, который у нас когда-либо был, единственный человек, который захотел нам помочь. Если бы десять лет назад у меня был адвокат, все могло обернуться по-другому. И мы приехали сюда сегодня не просто так. Мы приехали сказать одну вещь. Хотели поблагодарить вас за то, что вы взяли тогда мое дело.